Дети Революций... (СИ)

При этом он своим прагматическим умом сиюминутной выгоды предпочитает интересы и выгоды принципиальной враждебности к нацизму. Ему кажется бесполезным романтизмом объединение всех революционных сил мира в одно целое. Ему, с его теорией построения социализма в одной стране и невдомек, что временные успехи Советской России, не могут преодолеть логики развития мировых событий. Конечно, рано или поздно, его эгоизм, его узость мышления, начнут давать отрицательные разрушительные плоды, - Троцкий сделал паузу, неторопливо съел сладкую булочку, отряхнул крошки и продолжил - Его маневрирование понятно. Ему хотелось бы отдалить время решительной схватки с Гитлером как можно дальше в будущее. Но он ошибается, надеясь, что Гитлер повернет свою военную машину на Запад. Сталин забывает, что Гитлер, это производное, это орудие, возникшее и вырастающее из самой среды капитализма, он есть выражение империалистической сущности капитализма. Рано или поздно он повернет свое оружие против Советов, и тогда настанут апокалипсические времена. Два диктатора сойдутся в смертельной схватке..."

Старик говорил еще долго и все слушали его с неослабевающим вниманием. Когда Старик сделал паузу, Наталья уговорила его допить свой чай. Джексон, внимательно глядя на разгоряченного Старика, в нескольких словах, очень деликатно дал понять, что во всем согласен с Троцким и что он, почти по этому же поводу пишет статью, для французского журнала.

Старик заинтересовался, польщенный замаскированной похвалой Джексона и предложил принести и показать статью ему. Смущенно улыбаясь, Джексон сказал, что она у него с собой и что он, стесняясь, не хотел отрывать время, у занятого написанием книги, Старика.

- Так в чем же дело? - спросил Троцкий, поднимаясь из-за стола, - давайте прямо сейчас пройдем ко мне в кабинет и посмотрим ваши заметки.

Джексон обрадовался, достал рукопись, завернутую в газету, из своей сумки и пошел за Троцким, кивнув Сильвии.

Войдя в кабинет, Троцкий сел за стол и сразу стал читать рукопись. Джексон стоял за спиной, оглядывая комнату и изредка заглядывая через плечо Старика в свою рукопись.

Кабинет был небольшой, с окном, укрытым непрозрачным витражом, большим письменным столом, стопками книг с одной стороны стола и кипой свежих газет на разных языках с другой. Тут же стояла настольная лампа на длинной подвижной ножке. Слева, у окна, стоял пюпитр, за которым Троцкий, когда у него болела спина, писал стоя...

Закончив чтение, Троцкий разочаровано хмыкнул, встал, отдал Джексону рукопись и, снисходительно улыбаясь, начал говорить, давая советы:

- Вам Фрэнк, надо все это переписать. Здесь много риторики и мало практического материала. Вам надо покопаться в справочниках и поискать статистику по рабочему движению за последние лет десять. Сами по себе обвинительные мотивы не воспринимаются серьезно, если за ними не стоят факты. Ну и вообще, - Старик махнул рукой, - здесь надо очень много работать...

Джексон, смущенно улыбаясь, выслушал все, поклонился, извинился и вышел...

Вскоре, поблагодарив Наталью за гостеприимство, Джексон и Сильвия уехали.

Вечером Троцкий вспомнил статью Джексона и невольно вздохнул:

- Он просто дилетант, - обратился он к Наталье, читающей очередной роман при свете настольной лампы в постели.

- О чем ты говоришь? - не отрывая глаза от книги, отозвалась Наталья.

- Да об этом Джексоне. Он ничего не понимает в том, что пишет...

Наталья на сей раз, повернула лицо к Старику:

- Он вежливый, воспитанный человек. И потом его так любит Сильвия. Я за неё очень рада.

- Не знаю, не знаю, - недовольно проговорил Троцкий, укладываясь поудобнее в постель - но я не хотел бы видеть или встречаться с ним еще раз.

- Что ты сказал? - спросила Наталья, в очередной раз, отрываясь от книги.

- Да нет, ничего, - пробормотал Старик, поворачиваясь на правый бок и закрывая глаза. Он почему-то чувствовал себя сегодня очень усталым...

Подрулив к отелю, Рамон поставил машину на стоянку и какое-то время сидел, опустив голову на руки, державшие руль. "Надо выспаться", - подумал он, вздохнул, выпрямился, снял очки, протер их замшевой тряпочкой и снова одел...

День был трудный, все время приходилось сдерживать нервы. Каждый раз, проходя мимо охранников Троцкого, Рамон улыбался, ожидая окрика: "Стоять!". И каждый раз он вспоминал это "Стоять!" в испанской тюрьме, после которого следовал удар.

Сегодня ему повезло. Троцкий, наконец-то, пригласил его в свой кабинет, впервые обратив на него внимание.

"Бедная Сильвия, - размышлял он, поднимаясь в свой номер, - как она будет разочарована, узнав, что я вовсе не сын бельгийского дипломата и вовсе не богатенький бизнесмен. Странно, но ей это почему-то льстит, - он привычно открыл дверь, на ходу снял плащ, кинул его на диван и, пройдя в ванную, включил воду, - надо ополоснуться и станет легче".

Он прошел через гостиную и стал раздеваться. Сбросив одежду, накинул халат и вернувшись в гостиную, остановился. Его внимание привлек ледоруб, висевший на стене, рядом с фотографиями его горных восхождений.