Второе, что меня огорчает,
– он отобрал Гришу, будет растить его как собственного сына. В нашем семействе есть скелеты в шкафу. В Швейцарии умер наш старший брат, родившийся недоношенным, о смерти которого они умолчали, дабы не дать пищи молве, будто мать, родив уродца, избавилась от него, оставив в лечебнице. Гриша назван в его честь. А по новым документам теперь якобы рожденный в 1876-м. Только вот как им удастся выдать трехлетнего мальчика за девятилетнего, ума не приложу. Не понимаю, кого они хотят запутать такой дурной математикой? Или маменька решила взвалить на себя бремя воспитания еще одного инвалида, которое не вынесла, будучи молодой, но которое способна нести в старости? Уродцем мой Гриша не был, здоровый и счастливый малыш. Опять подкупят врачей, и те наградят его несуществующими болезнями. Но дай Бог они его не выкинут так, как выкинули своего первенца. Ложь будет раскрыта раньше! Ей недолго существовать. Мы вернем его. Я верю, так и будет. Аминь.21 октября 1885 года. Здравствуй, дневник. Неделя заточения. Но я не сетую. У меня здесь есть все: кровать с целым ворохом теплых одеял, стол, книги и тетради, перья, чернила, несколько дюжин свечей. Правда, подвал оказался сыроват, и тепло из дома не желает спускаться, хотя иногда я слышу ароматы снеди, что готовят на нашей кухне, играю сам с собой в угадайку, какое блюдо снесут в мою темницу сегодня. Я пытаюсь не думать о свободе, сосредотачиваю память на лекциях, что читали в Мертоне, пытаюсь их перенести на бумагу. Что еще нужно ученому мужу? Тишина и одиночество.
29 октября. Сегодня Тобин сказал, что сумел устроить все так, будто я отправился на войну. Я сижу в подвале, а все думают – воюю в Болгарии. Это он очень умно придумал. Тобина любят, его слушают. Несмотря на то что он содействовал нашему браку, отец его уважает, спорит с ним, полемизирует, но в его тоне всегда есть пиетет.
2 ноября. Тобин стал посещать знатные дома Риги, рассказывает об этом с удивительным подъемом. Я счастлив за него, бедный библиотекарь в Англии, здесь он интересный гость вечеров у губернатора Зиновьева, моего троюродного дяди, связал крепкую дружбу с сослуживцами отца, в особенности с Пашковым.