Дети Робинзона Крузо

Плюша усмехнулся – так обычно усмехаются дурным вестям. Он смотрит на Будду – его всегда веселые живые глаза кажутся растерянными.

– В смысле – не местным? – отзывается Плюша.

Будда делает неопределенный знак рукой:

– Понимаешь, это… ты, ну, как бы… – он как будто подбирает нужное слово, но Миха понимает, что происходит нечто другое: от этого понимания легкий озноб проходит по телу. Будда подбирает наиболее подходящий момент, чтобы сделать свое непростое сообщение.

– Ты его знаешь, – наконец повторяет Будда и после короткой паузы добавляет, – вернее, знал. – И теперь его голос становится больным.

– Как это? – нехотя произносит Миха.

– Миха, ее гости, – Будда смотрит куда-то в сторону, и на Плюшу накатывает легкое ощущение дежавю, будто разговор, которого он не хочет и от которого с удовольствием бы уклонился, уже был в его жизни. Но может, все-таки удастся… уклониться. А Будде надо говорить дальше, и его лицо становится очень бледным, а застывшие глаза кажутся огромными.

– Ее гости… они говорили на очень необычном языке, – Будда пристально смотрит на Плюшу и совсем уж тихим треснувшим голосом замечает, – я узнал их.

– Да?! – шальная усмешка чуть не соскакивает с губ Плюши: не дано уклониться?..

– Да. – Глубоко выдохнув, Будда наконец произносит: – Они говорили на языке мертвых.

– Что?

– Это были мертвые. Миха, вчера вечером в своем доме старуха принимала мертвецов.

12. Deadдрайверы

I.

Весь месяц март и даже первые дни апреля Дмитрий Олегович Бобков, импозантный и красиво стареющий светский лев, известный антиквар и директор, храбро сражался с подступающим сумасшествием. Все это время в жизни Дмитрия Олеговича (позволим себе напомнить, крупнейшего дилера BMW) происходили удивительные вещи, которые он вначале пытался объяснить рационально, затем – прибегнув к помощи кувалды, но в конце концов ему не осталось ничего другого, как поднять руки, признав полную и безоговорочную капитуляцию.

На пути к тому, что Дмитрий Олегович охарактеризовал как «возможно, шизофрения», лежало несколько этапов, в течение которых эти талые вешние воды безжалостно рушили мир Дмитрия Олеговича, – монументальное здание, на фасаде которого огромными буквами было написано «РАЗУМ», – и последней каплей их разрушительной работы явилась, конечно же, кувалда. Именно тогда он прошел точку невозврата, а копившиеся в разуме трещины сделали свое дело, и здание рухнуло. Из-под обломков выползли два Дмитрия: один по-прежнему рациональный скептик, а другой… Другой, спаси и сохрани, Господи, направился в Страну чудес.

Возможно шизофрения

Всю свою жизнь Дмитрий Олегович был реалистом и подлинным атеистом. Потом, когда в пределы Родины вернулся Православный Бог, Дмитрий Олегович начал ходить в церковь не чаще, но и не реже, чем того требовали приличия и положение в обществе. Нет, его душа не пылала религиозным чувством, но после посещения церкви он уверял себя, что и на него нисходит часть предназначенной земным благодати, и ему действительно становилось умиротворенней и радостней.

Дмитрий Олегович был крупный бизнесмен, но те же здравомыслие и аккуратность удерживали его от ослепительных и опасных вершин, куда поперли романтики и игроки. Что ж, некоторые из них достигли более впечатляющих результатов, но кого-то уж нет, а иные – далече. Мир Дмитрия Олеговича Бобкова покоился на трех надежных, как ему казалось, столпах, китах или черепахах (как кому угодно!) – рассудке, основательности и четком знании пределов своих возможностей. Эти три вектора делали его по-своему счастливым человеком, а уютная вилла в Черногории и кое-какая недвижимость и активы в стольном Лондонграде добавляли этого ровного и чуть прохладного довольства собой.

При всем том жизнь директора отнюдь не была пресной. Дмитрий Олегович не гнушался посещать культурные мероприятия, если они становились знаковыми событиями светской жизни; любил женщин, и будучи обходительным кавалером, умел ухаживать; разбирался в хорошей кухне, но прежде всего разбирался в традиции. В той самой, куда входили запах дорогой кожи, изысканное послевкусие Chateau Latour, великие марки часов, умение носить шейные шарфы и не выглядеть при этом архаично, камни старой Европы и великие люди, двигавшие этот мир вперед, на любых участках, и оставляющие после себя, помимо явных результатов, терпкий аромат своих роскошных привычек. Да, одна страсть все же пылала в душе Дмитрия Олеговича – он был подлинным антикваром, ценителем красоты и застывшего времени, удерживающим этот мир от разрушения.

Не вышло. Возможно, шизофрения. Что ж, не всегда и не у всех выходит.

кап-кап-кап