Дети Робинзона Крузо

– Подождите! – Он с обидой посмотрел на далекую, темную и холодную воду Москвы-реки, и зрачки его расширились от страха. – Икс прав. Сколько здесь? – голос Будды упал до почти хрипа. – В высоту?

– А что? – спросил Джонсон.

– Нет, правда, сколько?

– Метров двадцать будет, – прикинул Миха.

– Двадцать, – завороженно повторил Будда. – Немало. Да… Ну что ж – я прыгну отсюда. Двадцать – так двадцать.

– Чего?!

– Прыгну с самой середины, – сказал Будда окрепшим ровным голосом. – Не на спор, а просто так.

– Ну, да! – тут же выпалил Икс. – Рассказывай…

– Совсем рехнулся? – поинтересовался Миха у Будды, а Джонсон с укором посмотрел на Икса.

– Я, правда, очень боюсь высоты, – Будда поморщился. – Это правда – очень боюсь.

– Бывает, – развел руками Джонсон.

– Мы никому не скажем, – попытался загладить вину Икс и добавил в своей неподражаемой манере, – не бзди!

– …и всю жизнь боялся, – продолжил Будда. – Это, наверное, врожденное. И если не вы – мои лучшие друзья, то… Словом, Икс прав – я буду прыгать. С этим давно надо было что-то делать. Прыгну отсюда. С самой середины.

– Прекрати.

– Спорим? – весело, но не без вызова произнес Будда.

– Ты же сказал «без всяких споров».

– Неважно!

– Когда? – недоверчиво и уважительно поинтересовался Икс и тут же пожалел о своем длинном языке – и Миха и Джонсон были готовы испепелить его взглядами.

– Через триста шестьдесят пять дней, – не задумываясь, ответил Будда. – То есть не позднее, чем через год.

– Слушай, ты это самое… – попытался замять дело Икс.

– Только научусь. И… сейчас-то уже холодно.

– Икс, ты тупой! – процедил Джонсон.

– Да, он тупой, – ухмыльнулся Будда. – К тому же от стыда красный, как рак. А я отсюда прыгну! – Будда засмеялся, да и все уже улыбались. – Икс, ты тупой красный рак!

Миха покачал головой:

– Хорошо. – Он вздохнул, глядя в глаза Будде и убеждаясь, что тот не шутит. – Еще один бешеный парашютист. Придется мне научить тебя прыгать.

Следующим летом Миха сдержит слово. Но Будда так и не прыгнет с середины Крымского моста. Ему не будет отведено 365 дней.

Вечером того дня Джонсон узнает, что его родители сегодня развелись.

Вмешиваешься

***

Они развелись, и от папы-флейтиста у Джонсона остался инструмент, который он всюду таскал с собой. Кстати, эта флейта-piccolo также в свое время была яблоком раздора. Когда импозантный, куртуазно-вальяжный «фатер» на пикниках развлекал своей игрой офицерских жен, вечерами мамочка закатывала ему сцены ревности.

V.

И сейчас, выйдя в зал опустевшего ресторана, Джонсон думал об этой флейте.

– Эх, Миха-Миха! – снова вздохнул он и забросил в рот несколько жареных кешью.

Он думал о флейте и еще вспоминал один из дней того лета, когда Будда потряс их, потому что все возвращалось, и это надо было как-то связать.

Две утонувшие девочки

Джонсон подошел к высоким окнам своего ресторана и смотрел на ночь за стеклом. Все возвращалось: и почти невозможное сейчас, почти забытое ощущение великолепной, до пронзительности восторженной мальчишеской дружбы, и кое-что еще, что все они давно и безуспешно пытались забыть, навсегда похоронив в прошлом.

– Две утонувшие девочки, – вдруг проговорил Джонсон, – с них все началось.

***

Две утонувшие девочки

Вмешиваешься!

Когда Будда в большую волну

Вмешиваешься!!!

Джонсон стоял у окна и глядел на поздние или теперь уже ранние машины на предрассветных московских улицах. Скоро бульвар и весь город начнут просыпаться, появятся бегуны, а из клубов высыпят на улицу дети ночи.

– Две утонувшие девочки, – хрипло повторил Джонсон. Потом вздохнул и добавил с неохотой, с мутным чувством, словно срывая печать со старых воспоминаний. – Все началось с них. С того шторма. И я уверен, что старуха там тоже была.

Давно уже его голос не звучал так странно. И Джонсону это не понравилось.

VI.

Ночь катилась к своему завершению. И никто не заметил, как на краю Москвы появился черный автомобиль, припарковался у обочины, включив аварийный сигнал, и затих, не производя больше никаких звуков. Что-то странное, даже невозможное было в этом автомобиле, словно само его появление не совсем вписывалось в привычную картинку московской жизни. Да кому какое дело может быть до него в городе, перенасыщенном роскошными авто, в городе, который давно разучился удивляться.

Ну, кое-кому все же дело было.

В темноте под деревом сидел облезлый дворовый кот, подозрительно смотрел на странный автомобиль, отсветы монотонно мигающей аварийки отражались в его настороженном взгляде. Собственно, коту было чего опасаться. На своем веку он навидался разных гудящих машин. Большие, маленькие – все они были опасны, под их безжалостными колесами погибло немало его товарищей. Но этот автомобиль был хуже всех.