Дети Робинзона Крузо

Что-то заставило кота подняться на лапы. Он пару раз крутанулся на месте и, будто сбитый с толку, снова уставился на черный лимузин, виляя кончиком наэлектризованного хвоста. Что-то было не так. Словно само пространство вокруг этих черных глянцевых поверхностей было каким-то… плохим. Не так. Намного хуже, чем с другими автомобилями. Кот действительно испугался. И машины, и того, что было внутри. Но вовсе не водителя – возможно, в других обстоятельствах кот с удовольствием бы потерся о его ногу. Нет, не водителя. Чего-то совсем другого.

Шерсть у кота встала дыбом. Он зашипел, непроизвольно выпустил когти, и, коротко взвизгнув, ошалело метнулся прочь.

Только для незримых автобанов

Миха-Лимонад смотрел на кота. Сам не ведая почему, он проследил за всем, что происходило с несчастным животным, прекрасно понимая, что заставило кота ретироваться. В каком-то смысле, он ему даже немножко позавидовал.

А несколько ранее Миха-Лимонад словно провалился в сон. В краткий, всего на мгновение. И что-то увидел. Нечто очень важное, может, и не совсем сон. А когда открыл глаза, оказалось, он по-прежнему за рулем, и обрывки то ли яви, то ли сновидения еще тают в салоне.

Бумер стоял, припаркованный к обочине в самом конце Кутузовского проспекта, и мигал включенной аварийкой. Как он здесь оказался? Вот тебе на: они действительно въехали в город по Можайске – безумный голос не врал. И тут Миха вспомнил, что натворил обладатель этого голоса у поста ГАИ, и решил, что для всяких там «вот тебе на!» и прочих выражений удивления уже несколько поздновато.

Он лишь смотрел на облезлого дворового кота. Затем разлепил неожиданно ссохшиеся губы:

(где я был все это время?)

Только для незримых автобанов. Только для блуждающих комет.

– Томкэт, – собственный голос показался ему незнакомым, словно шестеренки звуковых регистров и окружающего пространства были не совсем подогнаны друг к другу. – Даже для тебя это место плохое, – проговорил он, глядя на удирающего кота. – Ничего – скоро все исправится.

Словно давая себе последнюю коротенькую передышку, Миха-Лимонад проследил за всеми манипуляциями испуганного животного, прежде чем перевести взгляд на того, кто сидел рядом с ним.

VII.

Возможно, многое из того, что случилось в давно отцветший летний день, когда на море разыгрался страшный шторм, можно было бы списать на тепловой или солнечный удар. Или на нервное перенапряжение тех минут, когда водолазы искали утонувших девочек. Или еще на что-нибудь. Если бы… не потрясающий результат. Подлинное чудо, как определили бы сейчас в каком-нибудь бульварном романе. И если бы голос Будды, перебиваемый ворчливым речитативом, слышал один лишь Джонсон. Никогда, ни до, ни после этого с ними ничего подобного не происходило. Джонсон подозревал, что у Михи с Иксом дела обстояли таким же образом.

Как выяснилось, здесь он чуточку ошибался. А волна, действительно, была огромной.

***

«Ввиду штормового предупреждения, купание в море запрещено!» – неслось из радиорубки спасателей. – «Немедленно выйти из воды!».

Еще были старенькие шлягеры группы Slade и «Новый поворот» – свежайший хит «Машины времени». Видимо, кто-то из радистов был помешан на тех и на других. А в пенной полосе прибоя, где волны с грохотом обрушивались на берег, плескались курортники.

“How does it feel?”– вопрошал Slade.

«Покинуть воду!» – грозным ритуалом, перебивая музыку, взывали спасатели.

«Nobody’s fool”, – пронзительным фальцетом доказывал Slade.

– Никто не дурак, – куражисто вторил им Джонсон и с лихим безрассудством несся навстречу громадному водяному валу.

А в тени навеса папаша-картежник азартно швырял фишки, приговаривая: «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи!».

А потом все очень быстро изменилось: девочки утонули.