Дети Шини (СИ)

- А, ну это в честь маминой бабушки - Антонины, - сонно пробормотала я. Она партизанкой была. В лесах пряталась и поезда подрывала, ей даже награды за это дали.

- О, ну точно, - засмеялся Марков. - Теперь понятно в кого ты такая боевая. Так и вижу тебя с гранатой в руке.

- Сомнительный комплимент, - эта шутка Маркова заставила меня окончательно проснуться. - Не люблю её. Она - предательница. Всего через пять лет после окончания войны, взяла и уехала жить в Германию.

- Странно как-то, - Настя сидела на спальном месте Герасимова, скрестив ноги по-турецки и ровно выпрямив спину.

- Вот, именно. Там у неё в деревне немец какой-то был, который знал, что она партизанка, но не сдал. И она тоже в него влюбилась, и когда война закончилась, он разыскал её и позвал к себе. У мамы даже письма его остались, и она почему-то считает, что это жутко романтично. Типа, любовь сильнее войны. А я думаю, что это полный бред, потому что человека любят за характер и поступки, а какие уж там поступки, можно себе представить.

- Ну, почему? - Петров задумчиво пожал плечами. - Бывает же так, что у людей просто башню сносит. Любовь зла, слепа и всё такое.

- За красоту любят и за доброту тоже, - сказала Настя. - Я, вот, твою прабабушку понимаю.

- У неё до войны даже жених был, который остался жив и потом хотел на ней жениться, но она его послала и выбрала фрица.

- Да, ладно, Тоня, не бери в голову, - Марков махнул рукой. - Это гормоны всё. Помнишь, мы про животных спорили? Партнера выбирает не сознание, а подсознание, и не по виду или поступкам, а по запаху. Так испокон веков в природе устроено.

- Ты вообще можешь себе представить, какие-то другие виды любви? - возмутилась Сёмина.

- Глупости, - фыркнул Марков. - Ты просто ещё маленькая.

- Да ты сам, небось, ни разу не целовался - тут же развеселилась Настя.

- Не беси меня, - пригрозил Марков.

Но она уже почувствовала свою любимую тему и не собиралась её упускать:

- Я с тобой принципиально не согласна. Любовь - это состояние души, а не какой-то там запах, это чувства: радость, добро, сопереживание, свет.

- Даже если оставить в стороне гормоны и рассматривать чисто социальное явление, - Марков готов был спорить по любому поводу, - то тогда это просто потребность в том, чтобы кто-то послушно выполнял то, что мы от него хотим, думая, что сам этого хочет. И всё. Без каких-то этих розовых соплей.

- Не правда, когда ты по-настоящему любишь, тебе ничего не нужно от человека. И ты не просишь ничего взамен.

Они сошлись не на жизнь, а на смерть.

- Я тоже думаю, что это чистый эгоизм, - вставил свои пять копеек Петров. - Желание всё контролировать в жизни другого человека и требовать, чтобы он постоянно был рядом.

- Не обязательно рядом, - глаза Сёминой возбужденно горели. - Человека можно любить и просто так, на расстоянии, правда, Тоня?

После этого её обращения, у меня по спине поползли мурашки, предчувствуя неладное.

- Возможно.

- Как это "возможно"? Ты сама рассказывала, что целых три года была влюблена в Як..., в Як...

Сообразив, что ляпнула глупость, Семина осеклась, но было поздно.

- О! - Петров радостно взъерошил пятерней волосы. - Вот это новости.

- А что? - Марков встал, чтобы подкинуть в камин дров. - Это очень даже заметно, и моей теории про гормональную совместимость не отменяет.

Абстрактная тема любви тут же была позабыта.

- Тоня? Ты чего? Стесняешься что ли? Да, брось, мы ему не скажем, - Петров подмигнул так, что сразу стало ясно, это будет первое, что он сообщит Якушину. - Мало ли кто в кого был влюблен. Я, например, училку по русскому любил.

- Ольгу Леонидовну? - единственное, что я смогла из себя выдавить. - Она же толстая.

- Вот, видишь. Это такая ерунда.

- Ерунда?

Я вспомнила, как бегала по школе в надежде встретить его на перемене в коридоре, как рыскала в соцсетях, выискивая фотки на страничках его одноклассников, потому что ему самому было пофиг на соцсети, и придумывала разные истории о том, как мы, наконец, познакомимся. Но этого не происходило, и я сидела, тупо уставившись в стенку, и думала, что счастья никогда больше не будет или, валяясь на полу, слушала самые грустные на свете песни и пыталась не вспоминать, как он любезничает с другими девчонками.

Но всё ещё усложнило предательство самого близкого друга, с которым мы прошли через огонь, воду и медные трубы.

Вместо того, чтобы успокоить или поддержать, он только и делал, что рассказывал про какую-то глупую курицу, которая с нами и года-то не проучилась.

Хорошо хоть Линор была готова всегда выслушать. Она постоянно писала: "или дай ему о себе знать и подружись, или выброси из головы. Потому, что нельзя полюбить того, кого не знаешь".

Но я отчего-то упорно хотела, чтобы он сам влюбился в меня. А мне, между прочим, было тринадцать, я была ещё ниже ростом, ещё худее, с обыкновенными прямыми русыми волосами и без грамма косметики.