Дети Шини (СИ)

Амелин, как я и думала, свернувшись калачиком, дрых, положив голову на руки.

==========

Глава 24 ==========

Якушин разделил нас на три группы. Петров сразу вызвался идти с ним, но тот сказал:

- Нужно, чтобы в паре один рубил, а второй собирал. Не могу же я выдать топор девчонкам. Я поеду с Тоней, Герасимов с Настей, а ты с Марковым.

И моё сердце тут же подскочило от радости.

- Не понял? - переспросил Петров. - Кто из нас рубить-то будет?

- Ты, конечно, дурень, - Марков со вздохом закатил глаза. - У меня же нога больная.

Так что Маркову с Петровым отдали снегоход, а остальные пошли на лыжах и снегоступах.

Вообще, после того, как появился снегоход и прочий зимний инвентарь, Якушин значительно воспрянул духом. Ведь теперь, при желании, мы могли добраться до ближайшей деревни.

Казалось, вся эта неустроенная жизнь доставляет ему огромное удовольствие. Он единственный, у кого не было ломки от отсутствия компьютера и вай-фая. Уверена, если бы Якушин тогда смог остаться в своей деревне, то вполне счастливо прожил бы всю зиму. Ему нравилось носить снег для воды, расчищать дорожки, менять лампочки, возиться со снегоходом, уставать и ни о чем не думать.

Новый день оказался совсем другим. Тихим и ясным. В лесу было невероятно спокойно и безупречно чисто. Снег приятно хрустел под санками. Пахло морозом, хвоей и древесной корой. Где-то в невидимой вышине со слабым протяжным гулом летел самолет, звучно барабанил дятел, жалобно поскрипывали замерзшие деревья.

Якушин, всем своим видом выражая полное удовлетворение и не в силах противиться головокружительному зову этой дикой природы, всё ехал и ехал вперед, так что мне приходилось поторапливаться, чтобы не отстать. По дороге нам попался сидевший прямо на нашей лыжне заяц. Такой пушистый и белый, что мы, чуть было, на него не наехали.

Дрова можно было и поближе найти, сколько раз мы встречали поваленные деревья, но Якушин, похоже, просто наслаждался прогулкой.

Наконец, нырнули в густой, темный ельник и вышли на небольшой пологий пригорок, под нашими ногами, совсем недалеко, залитая холодным солнцем, едва трепыхалась замерзшая речушка.

- Классно же! Вот это я понимаю - свобода. Ради этого стоило сбежать.

Якушин говорил весело и возбужденно. Я никогда ещё не видела его на таком подъеме. Открытое ясноглазое лицо, несомненно, еще больше выигрывало от морозного румянца и широкой жизнерадостной улыбки.

Он раскинул в стороны руки, точно собирался обхватить здесь всё кругом и белесое небо, и пышные ели, уткнувшиеся в него, и малышку-речку, и вообще весь доступный глазу простор. Упоение ощущалось в каждом его движении, в каждом жесте и взгляде. И это было очень заразительно. Мне тоже стало невероятно свободно и легко.

А потом где-то внутри деревьев, совсем близко, почти над нашими головами, послышались смешные отрывистые то ли пощелкивания, то ли причмокивания. Мы оба стали внимательно вглядываться в пушистые темно-зеленые ветви, и, наконец, Якушин, резко вскинув руку, обрадованно воскликнул:

- Вон она, вон. Видишь? Белка.

Но сколько я не смотрела, так никого и не могла разглядеть в этой темноте.

- Иди сюда, посмотри чуть выше, - он обнял меня за шею и стал показывать пальцем.

А когда я всё же заметила скачущую по ветвям и ещё громче разверещавшуюся белку, он повернулся и внезапно, без каких-либо предупредительных сигналов, полез целоваться.

И это было так неожиданно, что я непроизвольно отпрянула и, не удержавшись на ногах, ухнула в снег, едва не слетев с пригорка. Села и замерла, точно мешком по голове ударили.

- Ты чего? Мне казалось, я тебе нравлюсь.

Я быстро кивнула.

- Тогда в чем проблема? - он удивленно развел руками.

Но вместо того, чтобы ответить, что-то вразумительное или хотя бы как-то оправдаться, я, как тупая, пугливая овца, лишь невразумительно пожала плечами. Мы какое-то время молча испытующе смотрели друг на друга.

Потом он поднял мои перчатки и сухо сказал:

- Ладно. Я понял. Проехали.

Обратно шли уже совсем в другом настроении, оба напряженные и задумчивые. Не знаю уж, что там Якушин думал обо мне, но я сама перебрала, кажется, все возможные эпитеты определяющие дурное, неразумное поведение. Оправданий не было никаких, я сама себе не могла объяснить, почему так получилось.

Когда же, наконец, остановились, где-то неподалёку от нашего дома, он свернул с лыжни и, приметив большой валежник, полез по сугробам. Затем обернулся и крикнул:

- Ну, ты чего там застряла? Иди помогать.

Его голос был спокойным и бодрым. Значит, не обижался. На душе ощутимо потеплело. А когда скинул куртку и стал рубить ветки огромной поваленной сосны, из-под неё выскочил ещё один заяц. Конвульсивно подпрыгнул и, комично откидывая назад задние лапы, стремглав припустил в чащу, мы сначала оба вздрогнули от неожиданности, а потом невольно расхохотались, и всю оставшуюся неловкость, точно рукой сняло.

И тогда, прежде, чем опять взяться за топор, он вдруг снял с мизинца кольцо и протянул мне.

- На, забирай насовсем. С ним работать неудобно.