Дети Шини (СИ)

- Генетическая память - это вам не воспитание. В ней всё честно. Собаку можно выдрессировать не шарахаться от выстрелов, но ей нельзя внушить доверие к ним. Инстинкт самосохранения не позволит. В этом смысле животным гораздо больше повезло, чем нам.

Он взял со стола круглую стеклянную сахарницу и протянул мне, но потом, пристально глядя на мою распростертую в ожидании ладонь, неожиданно замедлился и, едва я успела коснуться стекла, разжал пальцы.

Сахарница глухо стукнулась. Крохотные сладкие кристаллики разлетелись по всему полу.

Все тут же начали кричать, что он криворукий, и что у нас почти не осталось продуктов. Я пошла за веником, а когда вернулась, на кухне его уже не было. И к обеду он даже не соизволил спуститься, хотя Петров звал.

После обеда я зависла в библиотеке, нашла там "Жизнь Дэвида Копперфильда", потому что это была мамина любимая книга, и бездумно читала, снова и снова возвращаясь к фразе: "Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой - должны показать последующие страницы".

Сосредоточиться никак не получалось. В голове крутилось сначала только утреннее лесное происшествие, потом сцена с сахарницей, затем вспомнилась московская квартира, мама с папой и школа. Интересно, кто-нибудь ещё скучал по дому? Если бы я могла хоть как-то дать знать родителям, что со мной всё хорошо, то чувствовала бы себя гораздо лучше.

А когда начало темнеть, я забрала книжку и уже собиралась спуститься в залу, как вдруг мерный тягучий покой погружающегося в сумерки дома безжалостно нарушился громким отрывистым криком. Затем ещё одним.

Я попыталась сообразить, откуда идет звук, но уже всё стихло, и на долгую минуту наступила напряженная тишина. Словно весь дом глубоко вздохнул и затаил дыхание, прислушиваясь.

Однако оцепенение схлынуло мгновенно, когда со всех сторон послышались взволнованные голоса и шумное хлопанье дверей. Я кинулась по коридору к лестнице, и тут, из крайней спальни правого крыла, на меня вывалился Петров.

Догадаться, что это Петров, можно было только по голубой спортивной толстовке и зажатой в руке камере, потому что на голове у него был надет плотный мусорный пакет. Неожиданно Петров вытянул перед собой свободную руку, и я даже пикнуть не успела, как он молча схватил меня за ворот свитера и припер к стене.

- Отпусти, козел, - прохрипела я, задыхаясь.- Тупые шутки.

Но тот лишь тяжело сопел внутри пакета и продолжал держать меня за ворот.

Недолго думая, я с силой ударила мыском ему по лодыжке. Петров жалобно заскулил, однако хватку не ослабил.

Из нашей комнаты выскочила Сёмина, но вместо того, чтобы помогать мне или Петрову, выхватила у него камеру и стала снимать.

- Сёмина, убери его, он правда меня задушит.

- Да, да, конечно, - промурлыкала Настя, не шевельнув и пальцем.

А Петров, точно по мановению волшебной палочки, вдруг упал на пол и принялся дергаться, судорожно пытаясь освободится от пакета. В этот момент к нам уже подлетели Герасимов с Якушиным и помогли ему.

- Она хотела убить меня, - едва слышно прошептал Петров.

- Это он хотел убить меня, - закричала я. - Сёмина видела.

- Я думала, вы играете, - растеряно захлопала глазами Настя.

- Дура, ты!

- Осеева, зачем ты хотела меня убить? - Петров, всё ещё сидел на полу, жадно хватая воздух ртом.

- С ума сошел? Это ты набросился на меня.

- Ты первая начала.

Мы ещё какое-то время препирались, пока Якушин не потребовал, чтобы все успокоились и рассказали всё по порядку.

С горем пополам выяснилось, что кто-то напал на Петрова сзади, когда он снимал из окна, набросил на голову пакет и стал душить, сильно, чуть ли не до потери сознания. Но он всё же вырвался и попытался схватить нападавшего. Выскочил в коридор, наткнулся на меня, и сам уже не понимал, что делает.

Я сказала, что это не могла быть я, хотя бы потому что мне бы не хватило сил кого-либо задушить. Тогда Марков, понятное дело, попер на Герасимова, и тот по-настоящему испугался, что все подумают на него.

- Я же в ванной был, - попытался оправдаться он.

Но, как оказалось, никто никого не видел. Настя сидела в нашей комнате и плела фенечки, Якушин спал, а Марков пересчитывал в кладовке продукты.

- А где Амелин? - подозрительно поинтересовался Якушин.

Все многозначительно переглянулись.

- Он тоже не мог, - убежденно заверила я. - Зачем это ему?

Якушин неодобрительно покачал головой:

- Мне, кажется, ты слишком с ним носишься и чересчур ему доверяешь.

- Глупости. То, что он болеет, не может чистить снег или ходить за дровами, не значит, что нужно приписывать ему дурные поступки.

- Не значит, но он хоть и с нами, и в тоже время его нет. Чем он тут занимается, пока мы на улице? Бродит по дому, переодевается призраком и пугает тебя? Или одевает пакеты на голову Петрову? Мы этого не знаем.

- А я предупреждал, - не преминул вставить Герасимов.

- Вы сами его отселили. Он, между прочим, не виноват, что болеет.

- Но ты не можешь не согласиться, что он странный, - продолжал гнуть своё Якушин.

- А кто из нас не странный?