Дети Шини (СИ)

Потом мне пришлось поменяться всей одеждой с Марковым, и хорошо, что именно с ним, потому что он был единственным из парней, кто мог влезть в мои джинсы и не порвать их.

Якушин, стоя перед зеркалом, должен был десять раз подряд, не улыбаясь, сказать "ах, какой я красивый", и мы угорали до слез, потому что это ему давалось с большим трудом. Каждый раз, когда он начинал улыбаться, счет начинался заново.

Кроме того, ему попалось весь оставшийся вечер обращаться к своему соседу справа "Ваше величество", что всех тоже повеселило, потому что тем соседом оказался Амелин.

Тому же, в свою очередь, досталось укусить Герасимова за ухо и станцевать с Настей.

Получив фант с танцем, Амелин очень обрадовался и сказал, что это лучшее задание за вечер. Мы приготовились к очередной хохме, однако, он, взяв один наушник себе, другой отдав Насте, совершенно серьёзно подхватил её и стал вдруг танцевать настоящее танго.

Мне, во всяком случае, оно казалось настоящим, потому что было очень похоже на то, как это показывают по телевизору. Руки в замок, прямая спина, длинный шаг. И, хотя музыку мы не слышали, Сёмина скорее напоминала тряпичную куклу, а в каждом их совместном движении свозила обычная Амелинская глумливая наигранность, получилось всё же красиво и убедительно. Особенно, наверное, потому, что никто ничего подобного не ожидал. Ведь заподозрить его в таком умении было столь же неестественно, как и увидеть Герасимова за роялем.

А когда танец закончился, даже Якушин аплодировал. У Насти, правда, потом кружилась голова, но она всё равно начала допытываться, где Амелин занимался танцами. И он сказал, что этому его научила сестра, которая сама может станцевать всё, что угодно, а танго считает самым лучшим танцем на свете, потому что оно освобождает.

Затем мне завязали глаза, и я должна была определить всех по запаху. Я сказала, что учитывая наши бытовые условия, после такого задания боюсь упасть в обморок. Но все единогласно заверили меня, что идеально чисты и благоухают фиалками.

Они сидели ко мне спиной, и когда я понимала кто это, то просто клала руку на плечо и называла имя.

Ядреный парфюм Петрова можно было уловить и не принюхиваясь, Настя пахла косметикой, кокосовым шампунем и ещё едой. У девчонок всегда женский запах.

Якушин как всегда - апельсинами и табаком, теперь к этим запахам добавился ещё и запах хвойного леса. А вот с остальными я забуксовала. Ходила туда-сюда, а Якушин и Петров только ехидничали.

Потом я перестала их слушать и сосредоточилась на ассоциативном восприятии. И сразу угадала Амелина - белая роза, тёплое молоко, брызгалка для горла и туман.

А вот, Герасимова и Маркова я чуть было не перепутала. От одного пахло древесной корой, медом и электричеством, а от другого черным кофе, типографской печатью и ещё чем-то очень родным и близким. И только в последнюю минуту, когда меня уже начали поторапливать, вдруг сообразила, что на Маркове по-прежнему надет мой свитер.

Потом мы катали друг друга на спине, ползали на четвереньках, кричали ку-ка-ре-ку, лазили на шкафы, даже пару раз бегали в библиотеку найти Пушкина и Палланека. С первым проблем не возникло, а вот Чака так и не нашли. В конечном счете, здорово утомившись от эмоций и физических нагрузок, перешли к более спокойным занятиям.

По тому же выборному принципу Настя стала задавать анкетные вопросы, а мы всё ещё в каком-то возбужденном запале, охотно отвечали.

"Ради чего ты просыпаешься по утрам?"," На что ты можешь пойти ради миллиона долларов?", "Что может довести тебя до слез?", " Если бы тебе осталось жить один день, чтобы ты сделал?".

В основном, все отвечали шутливо и неопределенно, поэтому, когда мне достался вопрос: "Чем ты готов пожертвовать ради близкого друга?", я решила, что ответ " у меня нет близкого друга", всех устроит.

Но, как выяснилось, Сёминой ужасно захотелось разузнать, почему я поссорилась с Подольским и она стала с пристрастием допытываться про это. А как только остальные поняли, что я отвечать не хочу, моментально тоже заинтересовались.

"Что же он такого предосудительного сделал?" - с нескрываемым интересом спрашивал Якушин.

"Ты была в него влюблена?", - пытался подловить Марков.

Я сказала, что нельзя быть влюбленной в друга, и что я перестала общаться с Подольским совсем по другой причине. Но они прицепились с этим, как репейники. Потому что никто из них не понимал, и не мог понять. Потому что они не были в моей шкуре и не дружили с человеком столько лет.

Даже Якушин со своими близнецами с первого класса и тот, не мог знать, как это, когда у тебя есть один единственный надежный друг, ради которого ты хоть в огонь, хоть в воду, а потом он берет, и в один прекрасный день идет домой не с тобой, а с какой-то тупой новенькой выпендрежницей в короткой юбке. А когда звонишь на мобильник, сбрасывает твой вызов.