Дети Шини (СИ)

Но он, подняв свечку с подоконника, поднес её снизу к лицу, так что оно зловеще осветилось желтоватым пламенем, и опять заговорил со страдающей интонацией.

И, видишь, -- я у ног твоих!

Тебе принес я в умиленье

- Всё. Заканчивай.

Молитву тихую любви,

Земное первое мученье

И слезы первые мои.

- Эй, - пришлось взять с кресла подушку и кинуть в него, чтобы перестал.

Подушка чуть было не попала в свечку, но Амелин вовремя отбил, и она упала на кровать.

Затем спрыгнув с подоконника, он полез доставать её, но возвращаться не спешил, вместо этого поднялся на кровати в полный рост и, стоя на прямых ногах, принялся покачиваться на матрасе. Пружины жалобно заскрипели.

- Прикольно. Как на батуте, наверное. Ты прыгала когда-нибудь на батуте? - неподдельная радость в голосе умиляла.

- Нет, не прыгала.

- Я тоже. Говорят, это очень приятно. Физическое ощущение свободы.

Пружины скрипели громко и надоедливо.

- Слезай уже оттуда. Мы зачем сюда вообще пришли?

- Призрака ловить.

- Ну, вот иди и стой здесь.

- Да ты и сама прекрасно справляешься.

- Слушай, ты меня днем уже успел разозлить, но я промолчала. А теперь опять начинаешь.

Пружины продолжали визгливо и ритмично поскрипывать. Похоже он и не собирался прекращать это баловство.

Я схватила другую подушку и швырнула в него. Странным образом в полутьме Амелин поймал её и быстро метнул в меня. Подушка пролетела мимо, попав в дверной проем. Я опасливо выглянула, но там никого не было. Только пустой, холодный, длинный, темный, страшный коридор из другого конца, которого в любую секунду мог появиться призрак.

Набравшись смелости, я выскочила, подняла её, подбежала к продолжающему раскачиваться на кровати Амелину и хорошенько треснула его этой подушкой.

Он мигом отпрянул назад, подхватил первую подушку, и не больно, но весьма ощутимо ударил меня в ответ прямо по голове. И это было так нагло и вызывающе, что все негодование по поводу его утренних высказываний и дебильного поведения сейчас настойчиво требовало выхода.

Я пихнула его в живот, чтобы столкнуть с кровати, но он громко вскрикнув "ай", лишь согнулся пополам, театрально застонал, рухнул на колени и мгновенно прикрыл голову руками, и тогда я как следует, шлепнула его пару раз сверху, а затем, оставила в покое и пошла к двери. Однако он всё равно не успокоился, а взял, и предательски швырнул свою подушку мне прямо в спину. Я резко развернулась, чтобы ответить, но он быстро отполз назад и соскочил по другую сторону кровати.

- Тоня, - в полный голос, в котором я уловила подавленный смех, заговорил он. - Я впечатлен. Ты оказывается очень взрывоопасная штучка. А с виду не скажешь.

- Я больше вообще с тобой никуда не пойду, - сквозь зубы прошипела я. - Каждый раз ты всё в глум превращаешь.

- Прости, пожалуйста. Честно. Я больше не буду.

- Ты мне уже это обещал.

- Но ты первая меня ударила.

- Если бы ты сразу послушался меня, не ударила бы.

- А что за непослушание нужно сразу бить?

- Да, если человек по-другому не понимает.

- Не завидую твоим детям. Ты их, наверное, с утра до вечера лупить будешь.

- Если ты не замолчишь, то лупить я буду тебя. И на этот раз по-настящему.

Он радостно прыснул.

- Звучит заманчиво.

Молниеносно, без предупреждения, я вскочила на кровать и, под визгливые стоны пружин, пробежала к тому краю, где он стоял в проходе между кроватью и стеной.

Однако убегать Амелин не стал, и только я занесла руку, как он, вместо того, чтобы нападать или защищаться, принялся меня щекотать.

И это был дьявольски коварный и предательский ход. Трусливый и подлый поступок. Ничуть не лучше удара ниже пояса. Потому что естественно я выронила подушку, завизжала и, извиваясь и перепрыгивая с ноги на ногу, стала отдирать его пальцы от своих ребер. Не понимаю, почему люди смеются, когда им щекотно, если терпеть щекотку ещё труднее, чем боль.

- А ты, оказывается, тоже неплохо танцуешь, - всхлипывая от смеха и одновременно закашлявшись, выдавил он.- Будешь ещё драться?

- Нет. Нет, - закричала я пронзительным, но тоже смеющимся голосом. - Только отпусти. Умоляю.

Но как только он разжал руки, и я перестала кричать, мы поняли, что в комнате кроме нас ещё кто-то есть.

Я быстро повернулась. В дверном проеме стояла темная недвижная фигура.

От неё веяло напряжением, враждебностью и гневом.

- Хоть бы дверь закрыли, придурки. Мы все не обязаны слушать, как вы тут резвитесь, - Якушин вышел, с такой силой хлопнув дверью, что все, кто может до этого и спал, теперь уже точно проснулись.

==========

Глава 29 ==========

На другой день он начал воплощать свои угрозы "забить на всё" и "не напрягаться".

Сначала, демонстративно закинув руки за голову, лежал на матрасе в зале, потом, до тех пор, пока не стемнело, сидел у окна, а после, снова лежал и на все вопросы "что случилось?" отвечал только: "устал".