Дети Шини

Они с Герасимовым взяли её под руки и подняли на ноги. Петров принялся толкать в спину, чтобы она шла, а Герасимов подцепил дурацкую сумку. Так, кое-как мы двинулись назад. И уже вскоре вышли к другому бесконечному полю.

Летом, по словам Якушина, через него до деревни шла тропинка, а сейчас оно было целиком покрыто огромной толщей снега. Другим вариантом было идти в обход, вдоль леса, по дороге, накатанной машинами, но такой путь мог занять ещё не меньше часа.

И тут снова началось:

— Я через поле не попрусь, — категорично заявил Герасимов, в его тяжелом стальном взгляде читалась слепая упертость. — Мы там на нем все и поляжем.

— Ничего не поляжем, — заартачился Марков. — Просто сделать последний рывок и всё. Поднапрячься, а потом можно будет отдохнуть.

— По дороге идешь себе и идешь, а тут, сплошное мучение. Оно мне надо? — Герасимов развернулся и медленно двинулся по дороге.

— Может, правда по полю? — я оглядела тяжеленые сумки с продуктами, которые предстояло тащить ещё столько времени. — В поле пакеты можно будет по снегу за собой тянуть, а на дороге так не получится.

— Не говори ерунды, — довольно резко одернул меня Якушин. — Пусть даже ещё час или два, но зато малой кровью.

— Но с пакетами же тяжело, — попыталась объяснить я ещё раз.

— Тебе-то что? Не ты несешь, а нам так удобнее.

Видимо, он всё ещё был разозлен из-за спора насчет коньяка.

— Я не смогу по полю, — сказала Настя. — У меня сумка такая.

— Эй, Осеева, идем со мной через поле, — вдруг предложил Марков, протирая очки мокрым от снега носовым платком. — Мы их в два счета сделаем.

Его черные кудряшки колечками налипли на лоб, нежные щёки разрумянились, а без очков лицо выглядело неожиданно миловидным и юным. В этот момент от Маркова воодушевляюще веяло ребяческим оживлением и горячей решимостью.

— О, а давайте на спор, — обрадованно подключился Петров, весело щурясь под капюшоном. — Марков с Осеевой через поле, а мы здесь. Кто раньше придет, тому приз.

— Что за приз? — поинтересовалась именно Настя.

— Твой поцелуй, — тут же нашелся Петров.

— Ещё чего, — фыркнула Сёмина, но смутилась.

— Дурак, — пожурил его Марков. — Она с тобой всё равно в одной команде.

— Это неважно, — ответил Петров. — К примеру, если вы выиграете, то Сёмина, как представитель от нашей команды вас целует, а если мы — то ваш представитель. Понятное дело, что не ты, Марков.

— У меня другое предложение, Петров, — сказала я. — Те, кто выиграет, надают хороших пинков, тем, кто проиграет.

— Ага, разбежалась, — зло крикнул уже отошедший на некоторое расстояние, но всё слышавший, Герасимов. — Я в ваши тупые игры не играю.

И мы действительно разделились. Якушин, Герасимов, Петров и Сёмина пошли по дороге, а мы с Марковым поперлись прямиком через поле, как дебилы, которые не ищут лёгких путей. Потому что Амелин пошел с нами просто так, типа «за компанию».

Ветер в поле оказался действительно дичайший. С меня сдувало и капюшон, и шапку, глаза слезились, руки тут же заледенели.

Пакеты приходилось волочить прямиком по снегу, но это оказалось совсем не так легко, как мне представлялось до этого. Сугробы были выше пояса, а снег забился не только в обувь, но и в рукава, и в карманы, и даже за шиворот.

Минут через пятнадцать тяжких физических мучений я отчетливо поняла, что мы с Марковым — тупые и упрямые бараны, которые ради самоутверждения готовы биться лбами о стену.

А потом я просто легла. Потому что у меня уже болело всё, и никаких сил ни моральных, ни физических не осталось. Легла прямо на снег, даже не провалившись. Голова гудела и полыхала жаром, в висках стучало сердце.

Здесь было ещё тише, чем в лесу, и, казалось, что эта тишина так давит, что вот-вот выдавит барабанные перепонки. Было даже слышно, как где-то звенят высоковольтные провода, как прошла очередная электричка, как тяжело дышит ушедший довольно далеко вперед Марков.

— Ну, ты чего? — Амелин, едва держась на ногах, подлез и принялся меня тормошить.

— Нужно отдохнуть.

— Отдохнешь потом.

— Отстань, пожалуйста.

— Пойдем.

— Я просто полежу немного и вас догоню.

— Нет уж, давай вставай. Женщинам вообще нельзя на снегу валяться.

Он кое-как выпрямился, собираясь поднять меня за плечи, но я предупредительно согнула ногу в колене, намекая, что если вздумает это сделать, то я буду лягаться.

— Много ты знаешь. Сказала — отстань.

— Знаю только, что ты можешь замерзнуть и заболеть.

— Заболеть? Вы с Семиной такие нежные создания: ах, можно заболеть, ах, можно умереть. Ну, ладно, она хоть девчонка, а ты?

— А я не ввязываюсь в то, с чем не в силах справиться.

И эти слова прозвучали с таким неожиданным циничным ехидством, что я, стиснув зубы, моментально вскочила, отряхнулась и, пихнув его со злостью в сугроб, поплелась догонять Маркова.

К деревне мы выбрались с малиновыми лицами, в куртках нараспашку и мокрые насквозь. Вышли и дружно повалились в снег возле дороги.

Победа была за нами, но оказалось, что толку в ней никакого, потому что, куда дальше идти, никто не знал. Мы стали названивать им по телефону, но безрезультатно.