Дети Шини

У меня до сих пор стояли в ушах обидные насмешливые слова Якушина.

— Мы просто посмотрим, откуда оно приходит и куда уходит, а когда уже точно убедимся, что это призрак, ну или не призрак, то и ребятам можно будет сказать.

И мы договорились, как и в прошлый раз, что он зайдет за мной, когда все уснут. Потому что хоть мы и оставляли на лестнице зажжённый свет, но коридоры всё равно были довольно тёмные.

А когда Амелин зашел, то он не просто «зашел», а влетел, отодвинул меня за плечи в сторону и сразу бросился под кровать. И оттуда уже громким шепотом скомандовал:

— Быстро ложись. Там Герасимов идет, он меня чуть не заметил.

И в ту же секунду, как только договорил, ручка двери тихонько скрипнула, и я только успела упасть на подушку, как дверь осторожно приоткрылась.

В тусклом свете окна я увидела массивную фигуру Герасимова. Он зашел и остановился посередине, какое-то время постоял, глядя то на меня, то на Настю. Потом, убедившись, что я сплю, подошел к кровати Сёминой и легонько потряс её за плечо. Настя едва слышно застонала. Он снова потряс.

— Сёмина, слышь, Сёмина.

— Что? — она, наконец, проснулась и сквозь темноту уставилась на него.

— Ты меня прости, ладно?

— Что ещё случилось?

— Это я виноват. Это я тебя подставил.

— Не понимаю, — спросонья пробормотала Настя.

— Ну, ты же не со зла водой нас поливала, если бы я вовремя остановился, то ничего бы и не было. Короче, извини.

— Хорошо, — сказала Настя. — Вы меня тоже. Я просто в стрессе была после того кабана. А у меня мама так делала, когда к дядьке друзья приходили, они вечно сначала пили водку, а потом дрались. Постоянно на кухне погром учиняли. Вот она их из таза прям и окатывала. И, знаешь, всегда помогало.

Герасимов негромко хмыкнул.

— Если бы моя мать такое хоть раз бы сделала, когда отец бухой пришел, то он бы точно её прибил. Он и так сам постоянно повод ищет, а за воду наверняка прибил бы.

— Он вас бьёт? — спросила Настя прямо.

— Можно сяду?

Она подвинулась, Герасимов посмотрел на меня, проверяя, сплю ли, и я зажмурилась.

— Меня иногда. Очень редко. Как правило, за дело. А к ней цепляется просто так. Я уже сто раз говорил ей, чтобы развелась с ним. Но она боится, что жить не на что будет. Достало уже. Что ни вечер, то прям перед его приходом начинается хождение и маята, раз по сто ко мне подходит типа: «как он интересно сегодня?», «может и обойдется, как думаешь?», «ты только не вздумай отца злить» и всё в таком духе. Ходит, трясется, валерьянку пачками ест. Ну, что это за жизнь такая? И я тоже такой весь постоянно в напряге. Сидим. Ждем. Нет, ну он не запойный, конечно. Но пару раз в неделю обязательно что-нибудь этакое устраивает.

— А мой дядька очень запойный был. Но мать мою никогда не трогал. Она с ним козлом с самого детства нянчилась. Фу. Ненавижу алкашей.

— И я вот сейчас думаю, кто теперь там за неё заступаться будет? Дебил я, что повелся на эту тему с побегом.

— А меня мама сама отпустила, — похвасталась Настя.

— Я, ведь, думал, сюда приеду, и всё разрешится. Но ничего не разрешилось, а стало только хуже. Не нужно было рыпаться.

— Остался бы, все шишки на тебя.

— А мне на них пофиг. Вообще не колышет. Если б я знал, что сделал Ворожцовой, то, может, и запаривался бы, а так, какой смысл?

— Наверное, она как раз хотела, чтобы мы об этом думали и раскаивались. Я вот, например, раскаиваюсь.