Дети света

– А помнишь, святитель Игнатий про подвижников последних времен писал: они ничем не будут внешне отличаться от других, но путь их будет во смирении. А что есть смирение? Зовут – иди, поят – пей, нужно счет оплачивать – плати.

– … в ад толкают – иди… так что ли?

– Ой, ну вечно ты передергиваешь!

– В чем? Укажи мне, глупому.

– Ну, с этим, своим: отдай последнюю рубаху, иди два поприща и так далее.

– Так мои это слова, или все-таки Того, Кто будет нас судить… может, даже сегодня ночью?

– Слушай, ну невозможно по этим заповедям жить. Это как бы стратегическое направление, перст, указующий к совершенству, нечто недостижимое, но прекрасное.

– А ты пробовал?

– Конечно. Недавно одной нищенке банку тушенки из сумки вынул и положил на колени. Так она мне в спину таких слов наговорила, что цитировать стыдно.

– Забыл ты, наверное, что за всякое доброе дело нужно скорби понести. Она тебе сразу показала, что твоя жертва принята Небесами. Тебе бы радоваться, а ты, наверное, решил уж никогда и милостыни не подавать. Так?

– Ну почему? Если благочестивый нищий попросит, то могу и дать. А если такая вот хамка, то ни за что.

– А ты помнишь, что Господь сказал? Просящему дай. Нет там классификации, кому давать, а кому не давать. Просто, просящему и всё. Точка.

– А если тебе еще и по лицу?..

– Радуйся, ибо велика твоя награда на Небесах.

– Э, нет. Эту чашу – мимо меня. И что это за теория, что за всякое хорошее дело нужно скорби понести? Это не твои ли выдумки?

– Нет, не мои. Скорбными будете в мире. Я есмь путь и истина. По какому пути Спаситель прошел, таким и нам к спасению идти. Это милость Божия – скорби. Чтобы дела благие не были похищены тщеславием. Мы ведь как: на копейку добра сделаем, а на тысячу рублей похвалимся, чтобы уже здесь, на земле, благодарность получить. А благодарность дважды не дают: или здесь, или на Небесах. Так вот, перенося скорби, мы забываем потщеславиться, и благое остается на Небесах.

– Тут Володьку встретил, он сказал, что ты как одяжка ходишь. Верно?

– Когда я в глубинку приезжаю, меня за столичного франта принимают.

– Это из-за той куртки, которой больше двадцати лет?

– А что, она еще ничего.

– Да я за это время их штук десять сменил.

– Я тебе искренне соболезную.

– Зря. Удобная одежда – это забота о здоровье.

– Если только о здоровье, – то конечно. Кстати, моя двадцатилетка эту функцию исполняет. Но если погоня за модой и престижем – то другое. Не правда ли? К тому же стремление хорошо одеваться – признак тщеславия. А для нас это враг номер один. Это главный вор добрых дел.

– Послушай, а как ты материально себя чувствуешь?

– Гораздо лучше, чем заслуживаю.

– Ты гонорар за последнюю роспись получил?

– Да, конечно. Сумма покрыла стоимость билетов и даже частично затраты на краски.

– А на что же ты живешь?

– Подрабатываю. Вахтером и дворником. Очень удобно: на вахте эскизы писать и читать можно, а на уборке физическую форму поддерживаю.

– И это с красным дипломом!..

– Не волнуйся, диплом от этого не посинеет. Он сделал свое дело. Иконы-то и картины я пишу.

– Да, Володька мне говорил. Кстати, он считает, что ты в глубокой прелести.

– Ну, насчет глубины судить духовнику, но вообще без этого, брат, никак.

– Ты что, серьезно, согласен с Володькой насчет прелести?

– А как же? Пусть первый бросит в меня булыжник тот, кто без прелести. Это в большей или меньшей степени – у всех. Нил Сорский, кажется, сказал, что он обошел все монастыри и не нашел ни одного старца без прелести. А это пятнадцатый век. Нашему не чета. Так что ничего страшного, если видишь в себе врага и бьешь его соответствующим оружием. А если пригреешь его и будешь кормить, то не взыщи, если он тебя со временем придушит, так что не пикнешь. Поэтому и пишу долго, и показываю другим людям картины, чтобы указали недостатки и помогли от грязи вольной и невольной очистить.

– Вот бы ни за что не дал кромсать свои картины. Да и кто в критики идет, если не те, кто сам писать не способен?

– Ну, почему… известны мне и те, которые пишут весьма достойно. Только пишут и в мастерской складывают.

– И что за удовольствие?.. Как в Писании сказано: свечу горящую не под тазик, а на подсвечник ставить нужно.

– Не волнуйся. Нет ничего тайного, что ни стало бы явным. Если Господь дает вдохновение, то даст и признание. Но уж если картина по каким-то причинам вредна, то хоть все выставкомы купи, – ничего не выйдет.

– А какой вред может быть от творчества? Все от Бога.

– Мыльные оперы, порнография и ужастики – тоже, по-твоему?

– Ты, как всегда, передергиваешь.

– Тогда объясни, как эта лавина мерзости, которую сейчас обрушили на наши головы, может быть от светлого вдохновения?

– Ну, это, скажем так, «перегибы на местах». Описание любви – это прекрасно, а смакование физической близости – это порно.

– Что это за любовь, если физическая близость со всем набором извращений – в ней главное? Насколько я помню, у святых отцов это называется блудом. И является смертным грехом. Это результат воздействия нечистого духа. При свободном согласии человека. Любовь же – высшее духовное совершенство, даруемое Богом.