Дети света

Вот, есть большое искусство и малое. Малое бывает так: есть звуки и светы. Художник — это человек, могущий воспринимать эти, другим не видимые и не слышимые звуки и светы. Он берет их и кладет на холст, бумагу. Получаются краски, ноты, слова. Звуки и светы как бы убиваются. От света остается цвет. Книга, картина — это гробница света и звука. Приходит читатель или зритель, и если сумеет творчески взглянуть, прочесть, то происходит «воскрешение смысла». И тогда круг искусства завершается, перед душой зрителя и читателя вспыхивает свет, его слуху делается доступен звук. Поэтому художнику или поэту нечем гордиться. Он делает только свою часть работы. Напрасно он мнит себя творцом своих произведений — один есть Творец, а люди только и делают, что убивают слова и образы Творца, а затем, от него же полученной силой духа, оживляют их.

Но есть и большое искусство — слово убивающее и воскрешающее, псалмы Давида, например, но пути к этому искусству лежат через личный подвиг человека — это путь жертвы, и один из многих тысяч доходит до цели».

«Так что, строгий наш отец архимандрит,  — шептал он, шагая по комнате,— видимо, в ваших советах не все нужно принимать так уж сразу. Как вы сами не раз говаривали, нынешняя церковь состоит почти полностью из неофитов, поэтому и доверять безоглядно никому нельзя. Кстати, почему только из неофитов? Есть еще опытные священники, есть! Например, в нашем храме отец Владимир. Вот к кому нужно прорваться. Вот где и опыт, и трезвость, и ум Христов».

Петр встал на молитву. Усталость пока еще сказывалась. Впрочем, может быть, именно благодаря ей и народилось в нем что-то крепкое. Сначала вычитывал молитвы стоя. Потом устал и присел. Только вдруг появилась в душе мысленная команда: «встань», 3/4 и он безропотно встал. Так же невольно, зажег свечу и обрадовался: действительно, хорошо!

Видимо, за послушание даны были силы стоять, сосредоточенность в молитве, и полное согласие с каждым словом. Появилось ощущение, что святые, которые написали молитвы, помогали ему прожить их вместе. Во всяком случае, его одиночество сменилось их реальным присутствием. Ничего, кроме ровных строчек в молитвослове он не видел, ничего, кроме собственного голоса не слышал 3/4 только здесь они, рядом. Быть может, поэтому любовь к живому Господу сильно разгорелась в душе теплым огнем. Промоины от вопросов в сознании вдруг заполнились, будто теплым медом, дивными словами: «Кто любит Бога, тому дано знание от Него» (1Кор.8, 3)

За окнами посапывала тихая ночь. Сердце наполнялось радостью от нежданного утешения. Он еще не знал, что будет дальше. Только жила уверенность, что будет… После молитвы сел за стол и стал писать.

Слова рождались в таинственной глубине сердца, сами изливались наружу. Ему оставалось только записывать их. Строчка за строчкой, абзац за абзацем, страницы мелькали одна за другой. Вдруг дивный поток иссяк и прервался… Наступила тишина.

Уходило, уходило вдохновение, словно верный друг удалялся, умалялся и исчезал за горизонтом. Навалилась тяжелая усталость. Ожила и огнем из солнечного сплетения разлилась тупая, изматывающая боль 3/4 «жало в плоть».

Он снял из красного угла Богородичную икону «Целительница», поставил у изголовья кровати и зажег перед ней свечу. Прилег животом на пластмассовые колючки иппликатора и стал читать «Богородице Дево, радуйся…» Когда он перебрал пальцами последний десяток узелков на четках, проснулась Ольга. Она взволнованно прошептала:

— Петенька, я так испугалась! Мне приснилось, что твоя внутренняя боль выползла наружу в виде красного паука.

Петр приподнялся, снял иппликатор и увидел на животе среди множества вмятин от иголок шесть капель крови.

— На самом деле, вышла наружу,  — подтвердил он. Боль внутри полностью прошла и несколько недель вообще не возвращалась.

«Слава Тебе, Господи, — выдохнул он, касаясь головой подушки, — предаю дух мой… в руце Твои…»

Поздним вечером в тихой комнате, где уединился Петр, раздался телефонный звонок. Его пригласили на крестный ход в память священника Алексия Мечёва.

Утром он пришел к Новоспасскому монастырю и увидел огромную толпу. Такого многолюдья он не ожидал. Конечно, москвичи старца любили и почитали, книги о нем раскупались с небывалой скоростью. «Кстати, о книге, 3/4 шлепнул Петр себя по лбу, — надо бы купить. Уж, наверное, к этому крестному ходу запасли». В книжной лавке ему ответили с улыбкой: что вы, миленький, все до единой книжечки раскупили.

 Наконец, вынесли раку с мощами Маросейского батюшки. И поплыла людская река по широкой свободной улице. С горки было видно, что вся улица Большие Каменщики до самой Таганки заполнена идущими. Одни священники в золотистом облачении растянулись на полкило­метра, а за ними 3/4 тысячи с иконками, увесистыми образами на ремнях, хоругвями. Людская река текла, пела величания, тропари, молитвы, а по ее берегам — милицейские цепи, замершие автомобили, удивленные прохожие.