Дети света

— А помнишь, святитель Игнатий про подвижников последних времен писал: они ничем не будут внешне отличаться от других, но путь их будет во смирении. А что есть смирение? Зовут — иди, поят — пей, нужно счет оплачивать — плати.

— … в ад толкают — иди… так что ли?

— Ой, ну вечно ты передергиваешь!

— В чем? Укажи мне, глупому.

— Ну, с этим, своим: отдай последнюю рубаху, иди два поприща и так далее.

— Так мои это слова, или все-таки Того, Кто будет нас судить… может, даже сегодня ночью?

— Слушай, ну невозможно по этим заповедям жить. Это как бы стратегическое направление, перст, указующий к совершенству, нечто недостижимое, но прекрасное.

— А ты пробовал?

— Конечно. Недавно одной нищенке банку тушенки из сумки вынул и положил на колени. Так она мне в спину таких слов наговорила, что цитировать стыдно.

— Забыл ты, наверное, что за всякое доброе дело нужно скорби понести. Она тебе сразу показала, что твоя жертва принята Небесами. Тебе бы радоваться, а ты, наверное, решил уж никогда и милостыни не подавать. Так?

— Ну почему? Если благочестивый нищий попросит, то могу и дать. А если такая вот хамка, то ни за что.

— А ты помнишь, что Господь сказал? Просящему дай. Нет там классификации, кому давать, а кому не давать. Просто, просящему и всё. Точка.

— А если тебе еще и по лицу?..

— Радуйся, ибо велика твоя награда на Небесах.

— Э, нет. Эту чашу — мимо меня. И что это за теория, что за всякое хорошее дело нужно скорби понести? Это не твои ли выдумки?

— Нет, не мои. Скорбными будете в мире. Я есмь путь и истина. По какому пути Спаситель прошел, таким и нам к спасению идти. Это милость Божия — скорби. Чтобы дела благие не были похищены тщеславием. Мы ведь как: на копейку добра сделаем, а на тысячу рублей похвалимся, чтобы уже здесь, на земле, благодарность получить. А благодарность дважды не дают: или здесь, или на Небесах. Так вот, перенося скорби, мы забываем потщеславиться, и благое остается на Небесах.

— Тут Володьку встретил, он сказал, что ты как одяжка ходишь. Верно?

— Когда я в глубинку приезжаю, меня за столичного франта принимают.

— Это из-за той куртки, которой больше двадцати лет?

— А что, она еще ничего.

— Да я за это время их штук десять сменил.

— Я тебе искренне соболезную.

— Зря. Удобная одежда — это забота о здоровье.

— Если только о здоровье, — то конечно. Кстати, моя двадцатилетка эту функцию исполняет. Но если погоня за модой и престижем — то другое. Не правда ли? К тому же стремление хорошо одеваться — признак тщеславия. А для нас это враг номер один. Это главный вор добрых дел.

— Послушай, а как ты материально себя чувствуешь?

— Гораздо лучше, чем заслуживаю.

— Ты гонорар за последнюю роспись получил?

— Да, конечно. Сумма покрыла стоимость билетов и даже частично затраты на краски.

— А на что же ты живешь?

— Подрабатываю. Вахтером и дворником. Очень удобно: на вахте эскизы писать и читать можно, а на уборке физическую форму поддерживаю.

— И это с красным дипломом!..

— Не волнуйся, диплом от этого не посинеет. Он сделал свое дело. Иконы-то и картины я пишу.

— Да, Володька мне говорил. Кстати, он считает, что ты в глубокой прелести.

— Ну, насчет глубины судить духовнику, но вообще без этого, брат, никак.

— Ты что, серьезно, согласен с Володькой насчет прелести?

— А как же? Пусть первый бросит в меня булыжник тот, кто без прелести. Это в большей или меньшей степени — у всех. Нил Сорский, кажется, сказал, что он обошел все монастыри и не нашел ни одного старца без прелести. А это пятнадцатый век. Нашему не чета. Так что ничего страшного, если видишь в себе врага и бьешь его соответствующим оружием. А если пригреешь его и будешь кормить, то не взыщи, если он тебя со временем придушит, так что не пикнешь. Поэтому и пишу долго, и показываю другим людям картины, чтобы указали недостатки и помогли от грязи вольной и невольной очистить.

— Вот бы ни за что не дал кромсать свои картины. Да и кто в критики идет, если не те, кто сам писать не способен?

— Ну, почему… известны мне и те, которые пишут весьма достойно. Только пишут и в мастерской складывают.

— И что за удовольствие?.. Как в Писании сказано: свечу горящую не под тазик, а на подсвечник ставить нужно.

— Не волнуйся. Нет ничего тайного, что ни стало бы явным. Если Господь дает вдохновение, то даст и признание. Но уж если картина по каким-то причинам вредна, то хоть все выставкомы купи, — ничего не выйдет.

— А какой вред может быть от творчества? Все от Бога.

— Мыльные оперы, порнография и ужастики — тоже, по-твоему?

— Ты, как всегда, передергиваешь.

— Тогда объясни, как эта лавина мерзости, которую сейчас обрушили на наши головы, может быть от светлого вдохновения?

— Ну, это, скажем так, «перегибы на местах». Описание любви — это прекрасно, а смакование физической близости — это порно.

— Что это за любовь, если физическая близость со всем набором извращений — в ней главное? Насколько я помню, у святых отцов это называется блудом. И является смертным грехом. Это результат воздействия нечистого духа. При свободном согласии человека. Любовь же — высшее духовное совершенство, даруемое Богом.