Дети света

В первом издательстве его принял главный редактор. На вид ему было лет тридцать. Петр объяснил, о чем он пишет. Рассказал, как люди воспринимают его рассказы. Редактор, буровя его цепким взглядом, выслушал с интересом.

— Хорошо. Мы ознакомимся и обязательно с вами созвонимся.

Он небрежно швырнул папку на пачку подобных. Пыль поднялась в воздух. У Петра защемило сердце. Захотелось вернуть папку, но он сдержался и тихо вышел.

Почти то же самое повторилось и в другом издательстве, потом в третьем. Борис с Иннокентием тоже подключились. Они съездили по своим адресам и раздали еще три экземпляра. Как читатели, они делились своими впечатлениями. Их внимательно выслушивали.

Пока издательства знакомились с материалом, распечатанные рукописи расходились по стране. Из монастырей и дальних приходов, из больших и малых городов и сел стекались к Петру восторженные отзывы. Священники рассказывали, как обычные нецерковные люди после прочтения рукописи приходили целыми семьями, крестились, исповедовались и причащались. Предлагали свою помощь храмам. Отовсюду неслись вопросы: «Где книга? Почему не издают? Это сейчас надо, как воздух!»

…Первое издательство отказало. Потом второе, третье, четвертое…

— Почему? — спрашивал обескураженный автор.

— Слишком много чудес. Это соблазняет.

— Так ведь сколько Господь явил, столько и описано. Здесь нет вымысла.

— Пусть читают святых отцов. Они канонизированы. Им чудеса Бог давал по заслугам. А у вас обычные миряне помолятся и — на тебе все сразу. Так не бывает.

— У кого так не бывает? У вас или у тех людей, которые здесь описаны? У моих-то героев как раз бывает. А вы заметили, почему? Потому что среди хаоса страстей они вне страсти. Они не блудят, не воруют, не лгут, несут послушание, молитвенное правило, щедро раздают милостыню. В наше время это и есть подвижничество! А за это — и сила молитвы.

— Это не наше направление, — последовал ответ. Глаза собеседник уехали влево.

— Есть только два направления: одно — это о приходе человека к Богу, а другое — об уходе человека от Бога. И если я пишу о приходе к Богу, а у вас другое направление, то куда?

— Простите, — заученно ответил редактор, не подняв глаз.

Примерно такие же ответы пришлось выслушать в других издательствах. Интересная ситуация складывалась: читатели требуют: «давай!», а издатели: «не дадим, вам не положено, мы так за вас решили».

Борис ругался громко и выразительно. Иннокентий мягко недоумевал. Василий, издавший к тому времени несколько книг похожего направления, мудро улыбался: «Меня десять лет мариновали. Чего я только не наслушался! Терпи и ты. Только руки не опускай. Кому Господь дает вдохновение, тому и издателя даст. Молись, Господь поможет.»

Вечерами Петр после молитвы открывал Новый Завет, писания святых отцов и там пытался найти ответ на вопрос: почему?

Слова вроде «на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи»(Матф. 23.2) многое объясняли, но настроения не поднимали. Так же и такие: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете»(Матф. 23.13).

Как во времена Христа, так и доныне враг всюду воздвигает любому доброму делу препятствия через людей, взявших на себя право судить и решать за других по принципу «держать и не пущать». Успокоение приходило от осознания причастности к пути Спасителя. Ведь и Он испытывал подобное:

«Мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали»(Матф. 11.16)

На поле битвы, каковым стала рукопись Петра, встретился он с одним из тех, который в пух и прах разнес его рассказы. Поля рукописи пестрели заметками: «сю-сю», «ты еще слезку пусти», «вставить сюда персиковую кожу и бриллиантовую слезу», «блажь», «откуда мусор, из храма, что ли?». Вряд ли это ласкало глаз и согревало авторскую душу.

«Что-то, конечно, и не по делу, но в основном, прав мой парикмахер с острыми ножницами и густой расческой, — соглашался он. — Есть за что драть и скрести растрепанную шевелюру моих «гениальных строк». Хоть иногда и заносит ретивого. Например, когда напротив гениальной проповеди одного знаменитого старца, приведенной в рассказе дословно, жестокий приговор: «бред!» Вот уж, целился критик в меня, а попал в Небеса…»

Доставалось Петру и от эстетов.

— Что за речь? Что за выражения? — размахивал собеседник изящной рукой, рассыпая искры от агатового перстня на мизинце. — Где ты это слышал?

— Речь народная, выражения из живых разговоров, записанных сразу по приходе домой, — вяло отбивался Петр. — А слышу это каждый день.

— Почему же деревенский парень, придя в монастырь, говорит, как богослов? Это тоже из жизни?