Дети света

— Язык, по Бродскому, не только диктует поэту следующую строку, но внушает смирение и скромность. Эту любовь к родному языку он внушал и студентам. Его отношение к чужому тексту было настолько доброжелательно, как будто он был написан его лучшим другом. Читая вслух кусок из Оденовского «Хвала известняку»:

Не терять времени, не запутываться,

Не отставать, не — пожалуйста! — напоминать

Животных, которые повторяют самих себя, или нечто вроде воды,

Или камня, чье поведение предсказуемо, — это

Как «Отче наш», чье величайшее утешение — музыка,

Ее можно творить повсюду, она невидима

И не пахнет…

― Бродский с тишайшей нежностью произносит: «По-моему, это замечательно. По-моему, это прекрасно. Но кто я такой, чтобы говорить, как это прекрасно. По-моему, об этом нужно кричать, как это поразительно».

Поражала как его мера проникновения в текст другого поэта, так и его собственная этическая позиция. Это была не только преподавательская, но и просветительская деятельность Бродского. И нравственное образование. Оден дает ему повод говорить о желании поэта, скрипя пером, совершенствоваться и порадовать то всевидящее око, что заглядывает к тебе в листы через плечо. О том, что кроется за процессом письма: «Любое писание начинается с личного стремления к святости».

— Вот в чем сила Иосифа, — громко сказала Ахматова, — он несет то, чего никто не знал: Тома Элиотта, Джона Дона, Пёрселла — этих мощных великолепных англичан! Кого, спрашивается, несет Евтушенко? Себя, себя и еще раз себя.

— Весной 1991 года Бродский, — сказал Петр Вайль, — принял титул американского поэта-лауреата — должность, которая предусматривает ответы на письма, представление публике поэтов по своему выбору, офис в Библиотеке Конгресса и жалованье в 35 тысяч долларов. Уже через пять месяцев он выступил с речью «Нескромное предложение». В ней он изложил проект об издании поэтических сборников миллионными тиражами и распространении их всюду: на прикроватных тумбочках отелей, супермаркетах, аптеках…

С середины 92-го вагоны метро и автобусы Нью-Йорка украсились плакатиками с заглавием: «Поэзия в движении», на них были стихи Данте, Уитмена, Йетса, Дикинсон, Фроста, Лорки, Петрарки, Ахматовой, Бродского.

— В стихотворении «На столетие Анны Ахматовой», — сказал секретарь Анны Андреевны, брюнет лет сорока, — Бродский объявил ее главной заслугой именно то, что она стала гласом своего народа, родной земли, благодаря ей «обретшей речи дар в глухонемой вселенной», — отклик на собственное ахматовское «мой измученный рот, которым кричит стомильонный народ».

При чтении ее записных книжек создается странное впечатление, что в чем-то 75-летняя Ахматова считала 25-летнего Бродского мудрее себя. Она неоднократно возвращается к мысли Бродского о том, что главное в поэзии — это величие замысла. Это не просто красивая фраза. Что стоит за этим кредо Бродского, прекрасно объяснил лауреат Нобелевской премии поэт Чеслав Милош: «Меня особенно увлекает чтение его стихов как лишь части более обширного, затеянного им дела — ни больше, ни меньше как попытки укрепить человека в противостоянии страшному миру. Вопреки господствующим ныне представлениям, он верит в то, что поэт, прежде чем обратиться к последним вопросам, должен соблюдать некий кодекс. Он должен быть богобоязненным, любить свою страну и родной язык, полагаться на свою совесть, избегать союза со злом и не порывать с традицией».

Поэт предает свое призвание, когда он позволяет себя соблазнить или сам становится соблазнителем.

Петр крепко задумался. Это касалось его самой большой боли. Он вспомнил слова Варсонофия Оптинского:

«Наш… поэт Пушкин был в полной славе, вызывал восторг не только в России, но и за границей. И, кажется, по музыкальности стиха не было ему равного. Но стихи эти были о земном, как сам он говорит: — «Лире я моей вверял изнеженные звуки безумства, лени и страстей». И вот, под влиянием проповеди митрополита Филарета, Пушкин написал свое дивное стихотворение, за которое много, верно, простил ему Господь, — «В часы забав».

У художников в душе всегда есть жилка аскетизма, и чем выше художник, тем ярче горит в нем огонь религиозного мистицизма. Пушкин был мистик в душе и стремился в монастырь, что и выразил в своем стихотворении «К жене», и той обителью, куда он стремился, был Печерский монастырь. У Пушкина бывали минуты просветления, рвался он к Небу, и фантазия его приподымала несколько над толпой…»

Ночь отступала перед рассветом. За высокими соснами поднималась заря. Гости расходились. Петр Андреевич видел, как поднялись со своих мест и Ахматова с Бродским. И вспомнил интересное «совпадение». Пики его интереса к этим ключевым фигурам поэзии ХХ века на протяжении трех лет приходились на январь-февраль. В конце января умер Бродский. Праздник Сретенья отмечается 15 февраля. «Сретенье» — главное его стихотворение — посвящено Ахматовой, отмечавшей именины 16 февраля, на Анну Пророчицу — свидетельницу Сретенья.