Дети Воинова

Итак, час пробил. Два добрых молодца споро разгрузили машину прямо на улице. Пианино горемычно стояло на тротуаре, и шансов внести его на второй этаж не было никаких. Предприимчивый деда Миша рванул к ближнему пивному ларьку. Оттуда он вернулся с тремя ханыжного вида небритыми мужиками.

– Ну, что, отец, нам бы пару ремней…

– Будут, сынок. – Дед кинулся к дяде Моне: у них недавно шкаф на третий этаж заносили.

Мужики покряхтели, пару раз посокрушались, что с ними нет чьей-то матери (я тогда не очень понял, чем бы старушка мама им помогла), но пианино в квартиру вперли и, получив на бутылку, ушли, как я понял, к вышеупомянутой матери, – во всяком случае, что-то в таком духе буркнул деда Миша, увидев расцарапанный пол.

Затаив дыхание, я открыл полированную крышку. Пианино было похоже на улыбающегося кашалота. Долго выбирал клавишу, сомневаясь между черным и белым, – решил действовать наугад, закрыл глаза и торжественно нажал. Получилось очень красиво: звук завис над инструментом, слегка потеряв силу, покрутился у люстры и растворился где-то под потолком, отзвенев у уха падшего ангела.

* * *

О падшем ангеле надо рассказать отдельно.

Дело в том, что бабушка Геня была уникальная хозяйка. С тех памятных времен я повидал много женщин под всеми широтами, но такой, как она, больше не встречал.

Вы помните мастику в темных и светлых тюбиках, которую выдавливали, как зубную пасту, натирали ею пол, а потом, когда она высыхала, полировали, надев на ногу щетку? Бабушка вручную намазывала сорокаметровую комнату, а потом уже дед полировал каждую досточку паркета. Уютный запах свежей мастики держался несколько дней, а зеркальный пол служил мне катком. Я разбегался, падал на какую-нибудь картонку и скользил на животе или на пятой точке, пока не врезался в стоявший у стены зеркальный шкаф «Хельга».

В «Хельге» хранилось чистое белье и многочисленные банки с вареньем. Самым вкусным было варенье из райских яблок. Его варили прямо с черенками. Банки закрывались белым пергаментом и перевязывались бечевкой. С блюдца медовое яблоко размером с крупную вишню надо было брать за черенок и съедать вместе с семечками. Если не успевал подхватить янтарную каплю губами, она соскальзывала на стол или на пол и застывала, как детеныш сталагмита. Мама сетовала, что после меня к полу прилипают даже солнечные зайчики.

Так вот. В «Хельге» бабушка хранила не только варенье, но и настойку из черноплодки. Делали ее в октябре, специально ездили и собирали уже прихваченную ночными заморозками ягоду, чтобы не так горчила. Потом ее пропускали через мясорубку, засыпали сахаром и оставляли бродить. Я как-то подслушал этапы технологического процесса и ночью долго не мог уснуть – все ждал, куда и как побредет бутыль. Так и уснул не дождавшись, в очередной раз подивившись на этих странных взрослых. Сверху на бутылку надевали перчатку – видимо, чтобы ей не так было холодно, если она забредет на улицу.

И однажды что-то там у них не сложилось: то ли деда Миша сахару пересыпал, то ли Сеня решил раньше времени пробу снять, но только бутылка взорвалась. Все ее содержимое с силой, достойной извержения Везувия, рвануло в потолок, долбанув прямо по лицу зазевавшегося ангелочка и немедленно окрасив его в сивушные тона. Как его потом ни отмывали, он остался висеть под потолком с лицом забулдыги, смущая своим порочным видом остальных ангелов, кристально чистых душой и телом. Так и жил изгоем до следующей побелки, а вот прозвище падшего ангела приклеилось к нему навсегда. Душу-то не отмоешь! Видимо, хорошо приняв на грудь в прямом и переносном смысле, падшему ангелу было сложнее скрывать свои чувства, поэтому на мои музыкальные опыты он смотрел с особым скепсисом.

* * *

Вскоре мама привела пожилую солидную даму и сказала, что она – учительница музыки и зовут ее Лара Львовна. У нее в свое время начинал учиться Гришка, поэтому на уговоры ушло довольно много времени. Память у Лары Львовны была хорошая, нервы после Гришки уже, конечно, не те, поэтому она справедливо запросила почти двойную цену, потребовав отдельной доплаты только за то, что ей придется входить в наш подъезд. Ведь именно в этом подъезде Гришка, чтобы сорвать урок, привязал к двери ведро с масляной краской, которое прицельно опрокинулось на ее прекрасные седые кудри и новое кашемировое пальто. Вся эта импровизация тогда стоила дяде Моне трофейного серебряного портсигара. Кудри спасти не удалось. После безжалостной руки парикмахера Лара Львовна стала смахивать на новобранца и от дальнейших занятий оскорбленно отказалась, сколько Гришкины родные ни уговаривали, что ее невероятно молодит короткая стрижка. Взбешенный дядя Моня душу на Гришиной заднице отвел так, что тот потом неделю играл стоя и спал на животе.