Дети Воинова

В самый кульминационный момент расправы над котом в сортире кто-то, по-видимому, изучал «Крокодил», и из-за зеленой двери раздавались радостный хохот и шорох переворачиваемых страниц. Генерал вспомнил прочитанный утром анекдот, его рука дрогнула, на секунду ослабив хватку, Пурш вывернулся и был подхвачен рыдающей генеральшей.

Деда Миша нейтрализовал генерала, попросив показать гербарий, хотя сам не мог отличить василька от незабудки. И как-то постепенно все утихло.

* * *

Но Любочка не простила, и ее месть не заставила себя ждать. Будучи знакомой с тактикой боевых действий исключительно по книгам, Люба, как ни странно, оказалась дальновидным стратегом и пошагово просчитала все последующие события.

Дело в том, что у генерала была привычка, видимо приобретенная еще в столовой генштаба. Он когда видел лежащий на тарелке забытый кем-то бутерброд, то подходил и задумчиво откусывал. Может, в ставке командующего это и проходило, но в мирной жизни при остром дефиците продуктов всех страшно раздражало.

В тот вечер мужчины, как всегда, мирно расставили шахматную доску на веранде, а мы с Гришкой и Любашей расположились на улице и играли в карты. Преферанс был нам не по молочным зубам – обходились «дураком» и «пьяницей».

Генерал шахматы любил и наблюдал, как сражались дедушка с дядей Моней.

Часто к ним присоединялся лысый сосед из пристройки справа. По-моему, никто даже не знал, как его звали. Просто говорили: «Пошла Вода пришел». Именно так – «Пошла вода!» – сосед говорил каждый раз перед новым ходом, будь то простое движение пешки или сложная рокировка. Кто знает, что он имел в виду?

Целый день он коптился на Ермоловском пляже. Никто не видел, чтобы он заходил в воду. С раннего утра он врастал в облупленную скамейку: сменялись только партнеры, а он с профессионализмом Касабланки и невозмутимостью Таля громил противников за шахматной доской. Ничья с ним приравнивалась к победе. Он сам в таких случаях сильно переживал, а счастливчик, добившийся ничьей, гордился, принимал томные позы перед местными дамами и давал интервью завистливым очевидцам.

В тот вечер все шло как обычно. Мы, стряхнув с клеенки пауков, разложили карты. Откушав домашней окрошки, обласканный женой генерал подобрел и вышел на вечерний променад. Расчет был железный: пройти мимо нас он не мог, а поскольку столик стоял прямо перед окном веранды, то, следуя всем законам, генерал точно задержался бы возле него хотя бы на минуту, чтобы перекинуться парой слов с соседями.

Неуловимые мстители Любаша и Гришка (который присоединился не столько из-за кота, сколько из желания похулиганить) заранее подготовили мизансцену. Стащив кусок хозяйственного мыла, они настругали его на кусок хлеба и для пущей достоверности помазали дефицитной горчицей. Даже для нас бутерброд выглядел весьма аппетитно, а уж для генерала, понятно, приманка была вернейшая.

Дальше все прошло как по писаному.

Генерал остановился у окна, где дядя Моня, на нашу удачу и к досаде деды Миши, перевел партию в эндшпиль. Не замечая нашего хихиканья, генерал задумчиво взял с тарелки бутерброд и откусил.

Сдавленный хрип заставил мужчин побросать шахматы. Генерал плевал и метался. Сердобольная баба Геня поднесла стакан воды, чем сделала только хуже – изо рта генерала густо пошли пузыри. Красный, как огнетушитель, он еще долго пускал пенные слюни и сопли по двору под удовлетворенный хохот получившего по голове Гришки и мстительное ликование тоже наказанной Любаши. Меня по малолетству не осудили. Нахохотавшийся всласть деда Миша поглядывал одобрительно и заступался за мстителей перед родителями. Потравленного и обгаженного в один день генерала успокаивали водкой и пирожками, которые сначала надкусывала разбуженная взмыленным мужем генеральша. Ликовал отомщенный Пурш – он даже позволил мне себя погладить, но только один раз и в присутствии Любочки, пока она кормила его с руки срочно доставленной из «Елисеевского» печенкой.

На Сестрорецк спускались сумерки. Ветер с Финского залива нес вечернюю прохладу.

В темный лесопарк потянулись любвеобильные парочки, провожаемые презрительными криками чаек. Одно за другим гасли окна утомившихся за день дачников. Вразнобой скрипели продавленные пружины раскладушек за тонкими, как картон, стенами. В самодельном вигваме из одеяла я при свете фонарика читал о приключениях Робинзона Крузо.