Самые шустрые с утра на хлебозавод успеют подскочить. Там прямо из окошечка горячий хлеб продают: кирпичик за четырнадцать копеек, батон столовый за шестнадцать или городскую булочку за семь. Ну и рысью домой. Там уже проснувшееся чадо на улицу выскочило, нельзя же без завтрака. Покормила бабушка, обласкала, кровати убрала, посуду в тазике помыла – и надо на пляж. Ошалелое дитя в это время на улице носится. Только и слышно или «Колечко-колечко, выйди на крылечко!», или «Пятого-десятого, Любашу нам сюда!». Визг, плач, хохот, звон разбитого мячом стекла, ссоры до слез, дружбы до гроба, секреты, обиды, простуды, битые коленки – словом, все атрибуты счастливого беззаботного детства.
А лето в тот год солнечное было. Ну, и соответственно, поход на пляж считался обязательным. Бабушка Геня с большой полосатой сумкой тащилась за мной, бегущим налегке, через лесопарк. В сумке было все самое, с ее точки зрения, необходимое: пляжное полотенце, кепка, кофта, клубничный компот, просто вода, мяч, и мало ли что еще может мне пригодиться. Из бездонной сумки все доставалось, как из шляпы волшебника, по первому моему требованию.
Все бабушки были словно запрограммированы без передышки кормить внуков и внучек. По Ермоловскому пляжу бодро, наперегонки бегали старушки с банками компотов и чем-то аппетитным, завернутым в промасленную бумагу. От них нагло убегали дети, почему-то краснея и ужасно стесняясь этих бутербродов и протянутых ложек. Бабушки, не обращая внимания на стыдливые попытки детей увернуться, ловко пропихивали куски в возмущенно открытые рты и заливали в них стаканами компоты и морсы. Детей существенно больше интересовали замки из песка и ловля рыбы-колюшки, для которой строилась и тут же разрушалась набежавшей водой запруда, отпуская на волю зазевавшуюся рыбешку. Да мы и сами с радостью смотрели, как она, виляя всем телом, уходила на глубину.
Впрочем, глубина на сестрорецких пляжах – понятие весьма относительное. Иногда мы заходили так далеко, что кричащие бабушки на берегу становились совсем маленькими, а вода все еще еле доходила до пояса. Одних нас, правда, не отпускали, коллективно снаряжали кого-нибудь из многочисленных дедушек, который тоскливо оглядывался на берег, понимая, что его очередь в шахматы принесена в жертву служению внукам.
По выходным наезжали родители. Электричка выплевывала на перрон галдящие толпы, нагруженные никому не нужными сладостями: конфетами, печеньем, а то и добытой в боях в кондитерской «Метрополя» коробкой с птифурами. Как бабушки ни поджимали губы, говоря, что от сладкого портится аппетит, таящие во рту пирожные разлетались мгновенно. Мы еще долго спорили, что вкуснее – крохотные эклеры или микроскопические масляные трубочки.
Считалось, что родители приезжают помочь и дать бабушкам и дедушкам передохнуть. Однако в реальности выходило по-другому. Затевались какие-то бесконечные посиделки с шашлыками, без умолку трещала радиола, раскладывались пасьянсы или расписывались пульки. Чадо по-прежнему бегало во дворе, а бабушке выговаривалось, что мало читает, что у школьников задание на лето не выполнено и вообще ребенок распустился и разбаловался. Бабушки согласно кивали, собирали посуду, оставшуюся после гулянок, перестирывали белье, готовили на всю ораву, убирали в комнатах и с облегчением вздыхали, когда, раздав последние ценные указания, родители отбывали в город. Их активно уговаривали, что волноваться не о чем и приезжать каждую неделю вовсе не обязательно. Клялись следить и не баловать. Последнее звучало не слишком убедительно. Переводили дух, только когда налетчики наконец отчаливали.
Мы же, дети, очень радовались приезду родителей. Они вносили богемную струю в однообразный санаторный режим. Тут были и танцы, и мороженое до обеда, и песни под гитару допоздна, и много подслушанных разговоров, которые мы потом обсуждали всю неделю.
Папа, научив меня плавать, осмелел и замахнулся на велосипед. Своего у него не было, зато имелся хозяйский, чиненый-перечиненый, но еще вполне надежный. Хозяин держал его во дворе и в принципе не сильно возражал, чтобы жильцы пользовались им при необходимости. Главное, чтобы возвращали в целости и сохранности, потому что на велосипеде хозяин ездил на рыбалку на реку Сестру. Помимо дежурных пескарей и окуней, там среди камней водились неведомые мне до этого лета рыбы – миноги. Вид они имели устрашающий, походили на дождевых червей, взращенных на радиоактивных полигонах, но в маринованном виде под водочку шли на ура.
Папа был большой шутник и любитель каламбуров.
Так, после рюмочки под замаринованные бабушкой Геней миноги он загадал нам загадку:
Мы долго потели, потом Гришка, набравшись храбрости, с некоторым сомнением произнес:
– Си-сиськи?