Дети Воинова

Каждый день заходили гости, дальние и ближние родственники, соскучившиеся по Марточке, которую давно не видели. После дежурных объятий и поцелуев на середину комнаты ставился стул, и Витенька начинал свою декламацию о вороне, которую Бог осчастливил кусочком сыра. С десятого захода дедушка с папой стали на время выступления уходить на кухню и возвращаться не спешили. Пару дней спустя папа, открыв очередным знакомым дверь, уже просто оставался на лестнице, а дедушка не отзывался на обычные бабушкины просьбы. Взволнованная мама предложила посмотреть ему уши, он отказался, доверившись только папе, из мужской солидарности умолчавшему о ватных тампонах, которыми дедушка спасался от вездесущей вороны. Мамино терпение тоже было небезгранично: теперь она больше времени проводила на кухне и даже пыталась напевать, чтобы заглушить сладкий до приторности монолог лисицы. Бабушка держалась дольше всех, но тоже ретировалась, заклеванная доверчивой дурой вороной. И только Марта, казалось, ничего не замечала и каждый раз до слез умилялась, когда, сложив руки крендельком, Витек выводил рулады про шейку и глазки.

По утрам все члены семьи начали отказываться от бутербродов с сыром. Любимый салат из сыра, чеснока и майонеза был исключен из новогоднего меню. Казалось, что спертый запах сыра наполнял комнату. Правда, на поверку это оказались старые лыжные ботинки, вытащенные с антресолей на просушку. Даже дедушка, который с болью в сердце расставался со старыми вещами, согласился снести их на помойку безо всякого сожаления.

Чувствительный, склонный к кошмарам папа кричал по ночам:

– Не надо! Уберите! Я ненавижу сыр! – и просыпался в холодном поту.

Маму вызвали к главврачу на разнос после того, как она стала запрещать пациентам употреблять сыр даже при обычных ОРЗ, утверждая, что это может привести к серьезным осложнениям. Дотошные пациенты обращались в Райздрав, а оттуда уже, в свою очередь, обрывали телефон администрации поликлиники, грозя увольнениями и лишением премий.

Сеня, навещавший нас несколько вечеров подряд, стал отвешивать дамам странные пафосные комплименты:

– О, что за шейка, что за глазки!..

Дамы, привыкшие к его искрометному юмору и дерзкому обращению, шептались и распускали слухи, что Сеня стареет и теряет форму.

Крысы стаями шли из подвалов к нашему мусорному ведру на лестнице, потому что туда выбросили все остатки сыра из холодильника.

Ситуацию спасла ленинградская сопливая зима. На улице все тонули в омерзительном месиве из луж, собачьего дерьма и засоренных канализационных люков. Снега в этом году не было в помине. Выйти из парадной, не промочив ноги, не удавалось никому.

Мы жили в бельэтаже, и поэтому наш стояк засорялся особенно часто. Местный водопроводчик стал уже практически членом семьи. Его кормили, ему исправно наливали, он быстро делал свое дело и прощался до завтра, при этом почти никогда не ошибаясь.

Дедушка, приходя с работы, спрашивал:

– Вася уже был или за ним сбегать?

Коля же заходил с папироской в зубах, вежливо здоровался, извинялся за следы на паркете. Бабушка понимающе кивала: да уж, непогода, слякоть. Так вот, именно от Василия я выучил слово, которое вряд ли можно встретить в словаре Даля, но оно равно отражает и состояние природы, и терзания мятущейся души, и неопределенности по жизни.

В этот день не было гостей, и мы отдыхали от вороны с ее богом проклятым сыром. Витёк и я наблюдали за спорой работой водопроводчика. Дедушка держал инструменты. Стояк, видимо, оказался забит особо крепко, и Василий в сердцах выпалил, не заметив нас в коридоре:

– Когда же кончится это межпиздонье?!!

Дедушка чуть не рухнул – такое сочное обозначение смен сезона ему, профессионалу, было неизвестно.

Витёк вопросительно смотрел на меня. Я затруднялся.

Любознательный Витёк направился в комнату, где вся семья мирно пила чай, разумеется, без сыра, предвкушая спокойный вечер.

Смущенный столь бурной реакцией, я на всякий случай помалкивал.

Лучше бы Витёк прочитал внеочередную версию о хитроумной лисице. Его наивный вопрос о значении слова «межпиздонье» вызвал неоднозначную реакцию. Марта впала в долговременный ступор, папа чуть не задохнулся от восторга и хохота, бабушка с нехарактерной для ее возраста прытью вылетела на кухню, не зная, что делать: то ли убить дедушку, то ли смеяться. Мама, утирая текущие слезы, пыталась привести в чувство окаменевшую Марту.

Я злорадно наблюдал за развитием событий, даже не расстроившись, что не узнал, как правильно пользоваться словом, так неожиданно обогатившим мой лексикон. Интуитивно я понимал, что за разъяснениями лучше обратиться к Гришке. Справедливости ради, он тоже не смог с уверенностью сказать, о чем речь, и опрометчиво посоветовался в школе, за что дядю Моню вызвали к директору, и ни в чем не повинный Гришка был в очередной раз нещадно порот.