Дети войны

В летние каникулы 1956 года я гостила у бабушки Фроси в селе Игнатовка Ульяновской области. Помню, как она оживилась, засуетилась, ожидая возвращения пропавшего без вести сына Петеньки. В это время из Германии стали возвращаться советские военнопленные. В село вернулся один искалеченный солдат. Это известие всколыхнуло всю деревню. Сразу помолодевшая, обретя упругие движения рук, ставила бабушка на ночь в жаркий зев печи чугунный котёл со щами. «Вернётся сынок, а у меня щи горячие. Уж больно любил он щи из печи!». Она отправила на фронт сразу четверых своих сыновей. На Коленьку, морского пехотинца, скоро пришла проклятая повестка с известием о его героической гибели. Возвращение моего тяжело раненого отца, Шуроньки, из небытия пяти лет было чудом. Вернулся весь в орденах сын Митенька, лётчик — североморец. А вот Петеньку, младшего из сыновей, бабушка горестно ждала до конца своих дней. «Грех это — детей от матери отымать на войны», — убеждённо говорила она, сжимая жилистые руки крестьянки. Такие же слова я вычитала у графа Л. Н. Толстого. «Война есть убийство. И сколько бы людей не собиралось вместе, чтобы совершить убийство, и как бы себя не называли, всё равно это самый худший грех»

Виктор Черняк

Эвакуация

Витя в 1943 г.

Если бы победили они, они бы меня убили. Когда они напали на СССР, мне было два c половиной года. Они кинули бы меня в огонь, проткнули бы штыком, вырезали бы из меня внутренние органы, закопали бы живого, а может быть, подняв за ногу, ударили головой о стену. Моих бабушек и дедушек, родителей моих родителей, и всех их соседей — стариков с маленькими, как я, детьми — они загнали в реку и там с хохотом расстреляли, как в тире, потешаясь и показывая пальцем на уносимые течением тела.

Если бы моя старшая сестра гостила у наших бабушек и дедушек, как гостила каждое лето, ее бы тоже убили. У нее там были друзья — девчонки, мальчишки. Бегали босиком по улицам городка, купались в реке, воровали в садах яблоки, а по вечерам сидели на лавочке, рассказывали страшные истории про чертей на мельнице и немецких шпионов. В то лето родители, занятые работой, просто не успели отвезти ее к родным в Белоруссию. Они подумывали, не отправить ли заодно и меня — большой уже. К тому же бабушки-дедушки еще не видели своего московского внука.

Папа хотел сказать что-то очень важное, поглядывал на каждого из нас — на маму, на меня, на мою сестру, потом на стрижей за окном, хитро помедлил — догадайтесь, мол, сами. И вдруг сказал, что завтра у нас что — завтра у нас воскресенье, а погода у нас завтра какая — погода завтра у нас, правильно, хорошая. Мы с сестрой почувствовали что-то важное, верней, первая почувствовала она, а я увидел, что она почувствовала, и тоже почувствовал приближающуюся радость. И тут папа не выдержал и заявил: завтра все пойдем — угадайте куда… В кино, в цирк, кататься на метро, — закричали мы с сестрой. Да какая разница, главное — вместе. И тут папа сказал: завтра пойдем в зоопарк! Полночи мы с сестрой бесились, носились по комнате, прыгали и орали от радости, изображая тигра, медведя, слона и других зверей, а папа сердился, говорил, что он передумал — зоопарк отменяется, а мы ему не верили, потому что папа сердился не по правде, а только делал вид, что сердится. И мама тоже радостно сердилась и весело ругала папу: детям спать надо!

В зоопарк мы действительно не пошли, потому что в воскресенье началась война.

— Слышал? Сказали, что мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно, — мама показала на радио. — Значит, ты не подлежишь, старый уже.

Папа был ровесник века

— Если не ошибаюсь, — сказал он, — ты у нас врач, и значит, военнообязанная. У тебя какое военное звание? Лейтенант медслужбы? Старший лейтенант?

Мама не могла вспомнить, сказала:

— Ты думаешь? Но у нас дети.

В тот же день папа помчался в свой институт. Мобилизация началась через два дня.

Взрослые говорили: война, как будто знали, что это значит. Они что, не слышали? Чего они боятся? Разве Молотов не сказал: враг будет разбит, победа будет за нами…

— Товарищи! Граждане! Братья и сестры!..

— Тише, тише, Сталин говорит.

— Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной… — сказал Сталин.

Папа был начальником учебно-оперативного отдела экономического института. Вместе с двадцатью семью такими же совершенно невоенными преподавателями и сотрудниками экономического института он ушел на запад — с отрядом народного ополчения.

Вечером в небо Москвы поднимались аэростаты, привязанные канатами к машине — воздушное ограждение города. На рассвете они опускались на землю. С наступлением темноты снова всплывали к облакам.

Через месяц, 21 июля в 22 часа 7 минут москвичи услышали из черной «тарелки» щемящий душу голос Левитана: «Граждане, воздушная тревога!»