Дети войны

Сестра с утра до вечера пропадала в школе — там и обедала (школьникам выдавали талоны), готовилась к праздничным концертам, ходила с классом в госпиталь — читала раненным солдатам стихи Багрицкого. По воскресеньям она вышивала для солдат кисеты и варежки. Вечером мама возилась со мной — отмывала в тазу, осматривала (она же врач), кормила из ложечки, разговаривала. Самая счастливая минута — в глаза попадает мыло, щиплет, я ору, а мама ладонью вытирает мое лицо, и еще — мамина ладонь на моем лбу — не горячий ли? Сестра шумно рассказывала маме о своей школьной жизни, о каких-то девчонках, обижалась, что меня мама любит больше, чем ее. Тут я давал себе волю, проявлял характер. Капризничал, отталкивал тарелку, вопил, не хотел спать — делал, что хотел, меня все равно любили больше всех.

Неожиданно в Свердловск приехал папа. Из кемеровского госпиталя. Он возвращался на фронт после ранения осколком. Осколок удалили, но папа с трудом поворачивал шею, вокруг шеи была большая, как шарф, марлевая повязка. Папа вынул из вещмешка кусок сахара и банку тушенки. Он подсел к столу, даже шинель не успел снять. Мама спрашивала: «Болит?» Грузовик стоял у забора, сигналил, торопил.

Ночью я лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок и думал о своем красном слоне, который сидит и ждет меня дома в Москве, думал о маме и папе, о сестре. Хорошо помню, что в самом раннем детстве ночью я думал, пока ни засыпал. Если бы я не думал, было бы очень скучно. Я слушал, как за дверью в комнате хозяев Виля шумно писает в таз.

Хозяйка дома Анна была немка. Как и все ее родственники — немцы Поволжья, живущие там с незапамятных времен. Губайдуллин и она познакомились в столице советских немцев в городе Покровске (с 1931 года — город Энгельс) недалеко от Саратова. В Доме культуры на вечере ударников соцтруда. Губайдуллин работал на заводском грузовике, Анна к тому времени окончила девятилетку, поступила в техникум, но ушла работать в библиотеку, потому что родители работали и сестры тоже. При ней в печку бросали учебные пособия, книги «врагов народа» и немецких историков.

Мама рассказала, что Анна и муж нежно любили друг друга, как в кино. Однако родственники не одобряли замужества Анны, хотя уже появилась Виля. Молодожены обиделись и уехали на Урал, на самые главные стройки социализма. Здесь и живут с тех пор. До войны по воскресеньям они втроем ходили в театр и в парк культуры, покупали пирожное и газированную воду с клубничным сиропом. Когда немцы перешли границы Советского Союза, всех родственников Анны, весь народ, переселили в Казахстан — в Караганду и Джезказган, (теперь Жезказган), где в шахтах добывали уголь и медь. В конце августа 41-го года вышел указ Президиума Верховного Совета «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». В Указе говорилось о десяткх тысяч шпионов и диверсантов среди немецкого населения, население обвинялось в сокрытии врагов советской власти и советского народа. Республика немцев Поволжья была ликвидирована. Депортировали свыше 400 тысяч немцев. Говорили, что по сигналу из Германии они должны были произвести взрывы. Но ни одного шпиона так и не удалось обнаружить и ни одного взрыва не прогремело.

Анна сильно испугалась. Ходила по комнате, держа руки на груди, и твердила, что за ней сейчас придут, ее арестуют как немецкую шпионку. Прислушивалась к разговорам прохожих за окном, к каждой проезжающей машине. Работать она уже не могла, и когда ненадолго сознание возвращалось, она приходила в ужас, оттого что не на работе и что идет война с немцами. Ее уволили, отбирать продуктовые карточки не стали, но в конце месяца новых не выдали. Анна осталась сидеть дома. Глухой сумрачный страх не покидал, превращался в ужас, в кошмар. Она стонала во сне. Жила, как в тумане. И так изо дня в день. Пришла какая-то женщина с ее работы и долго о чем-то разговаривала с моей мамой. Анна сидела у стола, где раньше читала книги. Просто сидела, прижимая кулак к губам, глаза, наполненные ужасом, стали огромными и ничего не видели. Анна перестала узнавать людей, даже своего Губайдуллина и дочь Вилю. Она всех боялась, вжималась в стул, когда к ней приближался Губайдуллин. Про Вилю она совсем забыла. И со страхом смотрела на нас, чужих людей, когда мы проходили через их комнату.

Однажды за ней пришла машина. Два низкорослых санитара в белых халатах поверх пальто увели Анну под руки. Она покорно ушла с ними. Я смотрел в окно, видел, как они помогли ей сойти с крыльца по ледяным ступенькам и забраться в высокий закрытый брезентом кузов машины. Губайдуллин в это время был на работе, испуганная Виля сидела в нашей комнате и дрожащей рукой читала бумаги, которые ей оставили санитары.