Дети войны

Я встречаюсь взглядом с Аянаром, и он берет меня за руку. Его прикосновение говорит: это правда, не шутка, не сказка, правда. Я слышу биение его крови, слышу растерянность, непонимание и сомнения.

– Давнее пророчество, – говорю я. – Почему же я о нем не знал?

– И я не знал. – Аянар снова отводит взгляд, но не разжимает руку. Он хочет, чтобы я чувствовал – он не обманывает, все правда. – Сказали только после войны.

Я не спрашиваю, кто ему сказал. Ясно и так – это человек, живущий в чертогах тайны, его старшая звезда, тот, кому он служит.

– Мне кажется, – продолжает Аянар, – нужно, чтобы кто-нибудь побывал за морем, в другом мире, и потом мы могли бы легко перемещаться туда.

В этом есть смысл. Темнота может перенести меня только в тот край, где я уже был или где был кто-то из моих предвестников. Если я доберусь в другой мир по морю, ступлю на чужой берег, то открою дорогу, которой не было прежде. Смогу мгновенно вернуться домой и потом вновь оказаться на чужой земле. Смогу взять с собой других.

Но зачем это сейчас?

Мой бокал опустел, я беру кувшин со стола. Вино искрится, я пью его и уже почти не замечаю вкуса. Должно быть, за эти недели я совсем отвык от вина: сердце бьется все быстрее, мысли мчатся, как штормовой ветер.

– При чем здесь флейта? – спрашиваю я.

Аянар пожимает плечами – почти беспомощный жест. Он мало что знает, он в смятении.

– Потому что я играю на флейте? – Я снова слышу в своем голосе смех и злость, хочу оставаться спокойным, но не могу. – Чтобы мне было к чему стремиться? Чтобы я захотел привезти новую флейту из-за моря?

Моя флейта, звук которой знал каждый мой предвестник, исчезла в первой битве. Я отдал ее глашатаю войны, и флейта запела в самом сердце Атанга, в королевском дворце. Песня призыва коснулась каждого воина, воспламенила души, и битва началась.

Флейта пропала в грохоте и пламени сражения, я так и не нашел ее потом.

Может быть, это задание – лишь милость для меня? Мое время прошло, я осужден, но мне вверяют новых личных предвестников и поручают сделать то, чего никто не делал прежде, – пересечь море, принести осколок другого мира. Принести новую флейту. Вдохнуть в нее свою жизнь и силу, играть на ней, заглушив голос бури.

Может ли быть такое, что задание – лишь утешение после приговора?

Нет, этого не может быть.

Словно повторяя мою мысль, Аянар говорит:

– Нет, мне кажется, флейта действительно важна. Но трудно понять – это же пророчество.

– Я спрошу у Эркинара, – отвечаю я.

Он – глава прорицателей, он должен знать, но захочет ли ответить?

Аянар кивает и начинает перечислять то, что мне нужно знать. Он рассказывает о корабле, захваченном во время войны, пропитанном теперь нашей магией и ждущем меня. Я отвечаю, думаю, кого взять с собой, как подготовить людей, как все успеть. Всего две недели до отплытия. Я слишком долго блуждал в лесу.

Мы говорим, кувшин пустеет, лишь на дне остаются багровые капли. Я прощаюсь с Аянаром, выхожу из шатра.

Снаружи темно. В небе движется темная пелена, звезды мерцают в разрывах туч. А сквозь полотняные стены шатров сияет электрический свет, и то здесь, то там рвется ввысь, бьется на ветру живое пламя костров.

В моем шатре пусто. Я касаюсь хрустального шара, свет течет, дробится на черной поверхности стола. Дверная занавесь развевается, опоры чуть приметно кренятся и стонут.

Беты нет рядом, я один.

Я чувствую ее свет – она сияет совсем недалеко, где-то в лагере. Такой теплый отблеск, я хочу прикоснуться к ней, хочу позвать. Но она со своей командой сейчас, с теми, по кому так тосковала.

Она придет, нужно лишь подождать.

С этой мыслью я падаю на кровать, и сон смыкается надо мной.

14

– Я должен вам кое-что рассказать, – проговорил Кори.

Он сказал это так серьезно и тихо – а ведь только что мы беззаботно болтали. На миг мне вновь показалось, что это сон. Снаружи стонет ветер, колышутся стены шатра, дрожат огоньки свечей, и наша команда снова вместе – такое возможно лишь во сне.

Я зажмурилась, а когда открыла глаза, вздохнула с облегчением: все вокруг меня было настоящим, реальным и прочным.

Мы сидели так, как привыкли с детства: рука Кори в руке Коула, мои пальцы между их ладоней. Раньше в такие мгновения мне казалось, что в этом рукопожатии, в сплетении чувств, бьется сердце нашей команды. Я и сейчас ощущала струящийся поток радости-грусти, но что-то исчезло. Как солнце, которое скрыли тучи: оно не погасло, но стало невидимым.

Мы больше не одна команда – наверное, дело в этом.

Вместо электричества в шатре у Кори горели высокие свечи, живой огонь. Мое ружье лежало на полу, ловило их отблески. «Я вижу, твой друг все еще с тобой», – сказал Коул, когда мы только вошли и сели возле низкого стола. Коул знал, как я люблю эти тяжелые стволы.

Сам Коул был безоружен. Его одежда сменила цвет, из черной превратилась в пятнистую и яркую. Он стал предвестником Аянара, но я никак не могла в это поверить. В разноцветной рубашке Коул казался осунувшимся и бледным. То и дело вскидывал свободную руку, отводил волосы со лба – черные, по-прежнему короткие, как и в Эджале.