Дети войны [СИ]

— Затем, — ответила Мария, глядя ему в глаза, — чтобы вы, наконец, поняли истину, которую знаю я: нельзя судить о людях предвзято, особенно из-за того, каких идей они придерживаются. Знаете, я подрабатываю здесь, в санатории, уже не первое лето и за это время видела столько трагедий и разбитых судеб… но в то же время — столько хорошего, веры в лучшее у людей, которые, казалось бы, после всего случившегося с ними должны были обозлиться на мир. Вот сейчас, к примеру, одна из наших пациенток — пожилая ведьма, которая в войну была артефактором при штабе. На неё напал специально натравленный оборотень, вышедший на охоту без луны, когда София Николаевна проводила испытания в лесу. Александр, он изодрал ей лицо в клочья, чуть не убил — но это вовсе не помешало ей воспитать сына и родившуюся уже после войны дочь. А муж Софьи Николаевны приезжает к ней каждые выходные, непременно с цветами, и они долго-долго гуляют по берегу, держась за руки… Это так красиво и чудесно, что просто не передать словами! Я счастлива, что могу видеть это, и так бы хотела, чтобы больше людей могло замечать подобные вещи, просто наслаждаться моментами жизни, красотой природы, общением с близкими и любимыми, а не думать вечно о старых семейных обидах, не точить зубы друг на друга просто потому что когда-то их отцы и деды воевали по разные стороны баррикад!

Она замолчала, раскрасневшаяся, со сверкающим взглядом.

— Стало быть, — произнёс Александр, — вы выманили меня сюда, чтобы навязать своё виденье мира?

— Вовсе нет! — горячо возразила Мария. — Я всего лишь хочу помочь вам…

— Чем же именно? — перебил Александр с растущим раздражением. — Тем, что попытаетесь разрушить мои убеждения?

— А разве эти убеждения ваши собственные? Они принадлежат ведь вашему отцу, не вам!

Этот выпад был настолько отвратителен, что Александр даже не стал пробовать отвечать. Мрачно взглянув на девушку, он процедил:

— На Буяне вы заявили, что и я, и Винтерхальтер, живём в собственных придуманных мирах. И знаете что? Вы точно такая же: свято верите в то, что каждому «нуждающемуся» сможете помочь, каждого сбившегося на ваш взгляд с пути вернёте на дорогу праведную, а слепцу раскроете глаза на то, что все люди, на самом-то деле, — друзья. Так вот, Мария: мне не нужна ваша помощь в том, чтобы решить, как мне жить и во что верить.

Она чуть приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но голос подвёл. Затем прошептала:

— Если я так плоха… Зачем вы вовсе прибыли сюда?

— Вы так настаивали на встрече, и я имел неосторожность подумать… — Александр осёкся и почти со злостью махнул рукой. — Забудьте. Auf Wiedersehen, fräulein.

Он трансгрессировал, не слушая её окликов.

* * *

Дома всё было только хуже. По вечер мать проснулась, но не вернулась в сознание, как бывало обычно — вместо этого она зашлась в припадке, кричала и едва не покалечила себя.

Так продолжалось и на следующий день, и в воскресенье. Астрид просыпалась, лежала какое-то время спокойно, бездумно глядя в пространство, затем принималась плакать: вначале тихо, постепенно всё безудержнее, навзрыд. Под конец она заходилась в истерике, царапала себя, рвала волосы, крича что-то бессвязное, пыталась дотянуться до чего-нибудь острого или тяжёлого, пока её не накачивали новой дозой мощного успокоительного — единственного, что ещё действовало на неё, — от которой она засыпала, только чтобы несколько часов спустя проснуться вновь.

Пару раз во время таких передышек фрау Бек, измученная физически и душевно донельзя, робко предлагала Александру вызвать целителя, но он неизменно отказывался, говоря, что они справятся сами, беспокойные дни у матери скоро пройдут… На самом же деле он просто знал: если целитель осмотрит её сейчас, то непременно заберёт в госпиталь, поместит в психиатрию, где мать проведёт остаток жизни. Но Александр этого не хотел — как сильно он этого не желал!..

— Герр Александр, ну полно, — проговорила фрау Бек в воскресенье ближе к полудню. Они только-только успокоили Астрид и теперь пили чай на кухне; юноша пытался заставить себя съесть хоть что-нибудь, но без особого успеха. — Мы только мучаем и себя, и её. Нужно звать целителя.

Глядя лишь в чашку, Александр помотал головой. Он не может отдать мать, не может лишиться последнего родного человека.

Из холла через коридор и открытую кухонную дверь негромко донёсся стук. Эльфа, суетившаяся на кухне, тут же бросилась открывать, предварительно скосившись на хозяина, словно ожидала подсказки. Но Александр не собирался ничего говорить, или делать, или вообще двигаться — до того момента, когда матери вновь понадобится помощь… помощь, заключающаяся в том, чтобы не дать ей в припадке убить себя. Всё остальное было неважно.

«Но завтра ведь собеседование в Управлении», — напомнила та часть, что была ещё способна рационально мыслить.

«Я нужен матери», — ответил сам себе Александр.