– Так ведь ничего не выходит, – продолжала между тем мать Виолетты. – Смотрит на меня как на идиотку и шипит злобно: «Ты ш-ш-што, хочеш-ш-шь, ш-штоб мне двойку поставили?!!» И сидит, бывает, до одиннадцати…
– Виолетта – отличница?
– Нет, хорошистка. На отличницу у нее ума не хватает. Две-три четверки всегда есть.
– А что же не устраивает учительницу? Мне кажется, что такой прилежной ученицей можно только гордиться.
– В начальной школе так и было. Ее первая учительница все это в ней поощряла, называла своей заместительницей и говорила, что всегда и во всем может на нее положиться.
– А потом?
– Теперешняя их классная умнее, конечно. Она мне говорит: «Обратите внимание, дети Виолетту не любят, а возраст такой, когда важно принятие группы. Она же все время пытается им указывать. Раньше они шли на поводу у их первой учительницы, а теперь начинают огрызаться и Виолетту от себя отталкивать и даже подтравливать пытаются. Я сама видела и в интернете в их группе читала. Это чревато, делайте что-нибудь. Я пыталась объединить ее с ними, давала ей задания, но не преуспела, в чем вам честно признаю́сь: что бы я ей ни поручала, Виолеттта все время пыталась играть роль, вызывающую раздражение у других детей». И как я их понимаю!
– Вы пытались говорить обо всем этом с самой Виолеттой?
– Раз десять как минимум. Она говорит, что у нее все нормально и ее не любят те, кто не делает уроков, не слушается учителей и матерится на переменах.
– То есть она всегда и во всем чувствует себя правой и ответственной?
– Именно так.
– Психосоматики еще никакой не проявлялось?
– Практически нет. Герпес если только, периодически… Считается?
– Считается. Но в целом ребенок, получается, сильный и здоровый. И по обстоятельствам забравший и в семье, и в школе часть функций взрослого человека. Теперь я бы хотела поговорить с самой Виолеттой.
– Без проблем.
– Как тебя называть? Как сокращают твое имя?
– Никак. Меня называть Виолетта.
– Хорошо. Виолетта. Ты считаешь себя взрослой и ответственной, так?
– Юридически я еще не могу считаться взрослой. Но по уму и по жизни – так.
– Ты знаешь и понимаешь свои обязанности, можешь распределять свое время, решать, что и когда тебе делать или не делать. Ты можешь отвечать за последствия своих деяний и недеяний. Так?
– Так.
– Не согласишься ли ты с тем, что другие люди вокруг тебя – такие же, как ты? То есть они тоже могут успешно делать все вышеперечисленное, и им не нужно об этом напоминать, требовать, обвинять в несделанном и так далее. По крайней мере, без четко сформулированной просьбы с их стороны.
– Пусть докажут.
– Да почему, с какого перепугу они должны тебе – тебе! – что-то доказывать?!
– А пока не доказали, – Виолетта знакомо пожала плечами, – я буду действовать так, как мне кажется правильным. И не надо меня убеждать, что, если я надену дырявые джинсы, получу восемь двоек, залезу на крышу сарая и, матерясь, свалюсь оттуда кверху тормашками, я сразу стану счастливой и принятой собственной матерью и в детском коллективе.
Я молча захлопнула уже открытый (для продолжения психотерапевтических воздействий) рот.
– Пожалуй, до вашего случая я о такой инверсии ролей только слыхала, – призналась я матери Виолетты.
– А я даже и не слыхала, – вздохнула она. – Все мои друзья и коллеги жалуются, что их балбесы из гаджетов не вылезают и за уроки не садятся. Ну и что же мне теперь делать?
– Я не знаю, – честно призналась я. – Может быть, попробовать имплантировать ее еще в какой-нибудь коллектив, где все вместе занимаются чем-нибудь подростково-духоподъемным?
– Я ей все предлагала. Она ходила в Эрмитаж и еще на курсы кройки и шитья. Но там у нее не пошло. Сейчас никуда не ходит. Но я еще предложу, раз вы говорите.
– Что-нибудь коллективное, с клубной атмосферой. И обязательно съездите туда – лучше один раз увидеть…
– Поняла.
– Докладываю: два раза сходила в театральную студию, отказалась – они слишком орут, и вообще там все как-то слишком плохо организовано. Месяц ходила в клуб «Петрополь». Сначала даже нравилось, говорила, что интересно. Потом, я думаю, что-то не заладилось с детьми – наверное, она освоилась и стала им, как у нее водится, указывать, а они ее резко осадили. Отказалась ходить и больше никуда не хочет, говорит, некогда, много уроков. Что мне еще сделать?
– В моем загашнике остался только один способ. Использую, именно когда не знаю, что делать. Виктор Франкл, парадоксальная интенция.
– Поясните. Или мне сначала нужно что-то прочесть, изучить?
– Изучать не надо. Вы просто станете зеркалом.
Рабочая гипотеза была такова: Виолетта стала взрослой и занудной компенсаторно, потому что такой категорически отказывалась стать ее мать.
– Да-да, – подтвердила мать Виолетты. – Моя мама живет в Новгороде, она учительница, и внучка уж-ж-жасно на нее похожа, по крайней мере, по моим воспоминаниям: «Вера, надень носки, пол холодный! Вера, ты переписала сочинение? Вера, как ты на улицу выйдешь в этом ужасном балахоне?» Я уехала в Питер в шестнадцать лет, а сейчас мне кажется, что меня нагнало и я никуда и не уезжала.