Дети железной дороги

– Милая, я пыталась, но никто не желал меня слушать, – ответила мама. – Нет, дорогая, все средства исчерпаны, и теперь папе, мне и тебе остается только быть храбрыми, терпеливыми и… – она понизила голос. – Молиться, милая моя девочка.

– Мама, ты так похудела, – пригляделась к ней Бобби.

– Ну, может, немного, – махнула рукой она.

– И, знаешь, – медленно продолжала Бобби. – По-моему, ты не только самая хорошая, но и самая храбрая.

– Только давай не будем больше об этом, ладно, моя дорогая? – провела ладонью по ее плечу мама. – Мы просто должны оставаться храбрыми и с честью все пережить. И, пожалуйста, не мучай себя все время мрачными мыслями. Постарайся, наоборот, быть веселой. Развлекайся сама и развлекай сестру с братом. Когда я вижу, что вам хоть немножечко хорошо и весело и вы получаете от жизни удовольствие, мне становится гораздо лучше. А потому умой поскорее свое бедное маленькое круглое личико, и пойдем погулять по саду.

Питер и Филлис держались с Бобби до предела по-доброму и участливо, но ни о чем не расспрашивали. Питер решил, что так будет лучше всего, и сумел вдолбить это Филлис, которая, руководствуясь собственным разумом, разумеется, задала бы сотню вопросов.

Неделю спустя, сумев наконец на достаточно долгое время остаться в одиночестве, Бобби написала письмо, и адресовано оно снова было старому джентльмену.

Мой дорогой друг!

Вы видите, что напечатано в этой газете, но это неправда. Папа никогда этого не делал. Мама сказала, что кто-то ему подложил бумаги в письменный стол на работе. А еще она говорит, что папин подчиненный, который потом получил место папы, ему завидовал и папа ему не доверял. Но маму никто не желает слушать, а Вы такой хороший и умный и так быстро нашли жену русского джентльмена. Не могли бы Вы выяснить, кто совершил предательство, потому что это не папа. Клянусь честью. Он англичанин, и не способен на такие ужасные вещи, и тогда его отпустили бы из тюрьмы. Ведь это ужасно, и мама так похудела. Она нас однажды просила молиться обо всех заключенных и узниках, и я теперь это понимаю. Ой, помогите мне! Об этом ведь знаем только мама и я, но мы ничего не можем поделать. А Питер и Филлис не знают. Я буду молиться за Вас каждый день утром и вечером, пока жива, если Вы попытаетесь выяснить. Представьте себе, если бы это был ваш собственный папа и что бы Вы чувствовали. О, помогите, помогите, помогите, пожалуйста, мне! С любовью

Я остаюсь Вашим любящим маленьким другом

Роберта.

P. S. Мама послала бы Вам наилучшие пожелания, если бы знала, что я Вам пишу, но зачем ей рассказывать, если потом у Вас не получится. Только я знаю: у Вас получится. С большой любовью

Бобби.

Вооружившись мамиными большими ножницами, она вырезала из газеты заметку о судебном процессе, положила ее в конверт с письмом и пошла его относить.

Чтобы брат и сестра не набились в компанию, она улизнула из дома втайне от них через заднюю дверь и добралась до места гораздо более длинным путем, чем обычно, а там вручила письмо начальнику станции с просьбой на следующее же утро вручить его старому джентльмену.

– Где ты была? – прокричал Питер с окаймлявшей задний двор стены, на которой они сидели сейчас вместе с Филлис.

– Ну, конечно, на станции, – ответила Бобби. – Дай-ка мне руку.

Она поставила ногу на замок двери и, взявшись за руку брата, тоже взобралась на стену.

– Что это с вами? – оглядела она обоих. Они были очень грязные, между ними лежал на стене комок мокрой глины, и каждый сжимал в своей изрядно вымазанной чем-то черным руке по осколку шифера. А возле Питера, но чуть подальше, наверное, чтобы это как-то случайно не упало на землю, находилось несколько странных предметов цилиндрической формы, напоминающих толстые сардельки, но только открытые с одного конца.