Дети зимы

Сам Морг не был особенно доволен. Он сидел, опираясь спиной о переднюю стенку каюты, защищенный сзади, и стрелял в противника по мере его появления из-за углов. Концентрировать внимание становилось для него проблемой; его окружал свой мирок, отделенный от реального, закрытый от ветра, отграниченный за его спиной каютой, по бокам — серебрящейся пустотой снежной равнины, спереди — спинами снежных кротов, двигавшихся гипнотически-волнообразно, продолжая скакать на юг. Каждый раз, когда в поле зрения возникал лыжник, требовалось мысленное усилие, чтобы осознать: мирку на носу «Южного Креста» угрожает опасность, необходимо спустить курок, убить этого человека. Так Морг и сидел, время от времени стреляя, но всегда чуть позже, чем ему бы этого хотелось.

На спине ближайшего животного расплылась алая клякса. Страдание зверя передалось мозгу человека, и Морг вновь обрел бодрость. Сосредоточившись, телепат вытеснил страх из мозга снежного крота, заменив его спокойствием и желанием продолжать бег. Рядом раздался глухой удар: не рассчитав скорость и расстояние, один из ловцов врезался в борт лодки. Морг, почти не целясь, прострелил ему голову и пинком отправил вон с палубы. «А как другие справляются?» — подумалось ему. Волосы у него на голове мгновенно встали дыбом, и он обернулся, ожидая увидеть ползущего к нему по крыше каюты ловца.

Позади никого не было. Никто не может подобраться к нему с этой стороны, когда на юте — Горилла. Так что следи, чтобы снежные кроты продолжали бежать, Морг, и все будет в порядке.

Как во сне, Малышка стреляла мимо и опять мимо, и каждый раз ее все сильнее душил страх, что кошмарная, невероятных размеров цель придвинулась ближе. Наконец одна из ее пуль поражала врага, и преследователь падал; в воздухе мелькали лыжи, слышался треск опорных планок паруса. А если он все-таки продолжал гнаться за ними. Горилла всегда успевал вовремя свалить его.

Это не могло быть правдой — столько убийств; не могло такого быть с ней, с племенем, с человечеством. Как может такое происходить — ведь людей в мире так мало! И однако Малышка знала, что если она прекратит стрелять, ее убьют, и то же случится с Гориллой, и с Тюрей, и с остальными, а эти жизни, с ее точки зрения, являлись в тысячу раз более важными, чем жизни ловцов мяса. Поэтому, несмотря на все свои убеждения, Малышка снова и снова продолжала убивать.

Тюрю такие тонкости не заботили. В руках у него было ружье, на снегу изобилие врагов. Раздумывать, что такое враг, ему никогда не приходило в голову, так же как и раздумывать, что такое ружье. На текущий момент его задачей было стрелять гадов, что он и делал. И был доволен.

Как бы примитивны ни были мотивы Тюри, может, и они были не столь просты, как те, что заставляли Гориллу попадать в цель гораздо чаще, чем возможно для обычного человека. Горилла сражался за все человечество, воплощенное в экипаже «Южного Креста». Если погибнет он, если погибнут они, погибнет весь мир; ибо есть человеческий род, в чем Горилла был уверен, уже давно одно его племя, ловцов мяса он людьми не считал. В его душе племя было целым миром, и он думал, что они достойны лучшего, что есть в мире. Три агрессора налетели на «Южный Крест», поливая палубу огнем, и нога Гориллы дернулась, будто что-то ударило по ней, но боли он не почувствовал. Превращенный своей страстью в машину. Горилла выстрелил три раза, и трое были убиты…

Тревога внутри каюты грозила перерасти в панику.

— Могли бы нам сказать по крайней мере, что там делается, свиньи эдакие, — громко жаловалась Кокарда. — Они не понимают, что это такое сидеть здесь взаперти и ничего не знать… Черт возьми, может, ловцы уже захватили лодку, а мы и не знаем!

— То-то мне послышался чужой голос, — уныло поддакнул Прутик.

— Что? О Боже! Я тоже слышу! Кто это?

— Это Горилла.

— Господи, ну конечно. Ты что, хочешь, чтобы я с ума сошла, черт бы тебя побрал?

— А другой голос — не Гориллы, я так думаю.

— Хорошо, кто же тогда это был?

— Не знаю. Ловец мяса, может быть?

— Ловец мяса! — захныкала Кокарда. — Господи, что это? — Она начала бешено отбиваться.

— В чем дело? — Прутик пытался придержать ее.

— Он тут, с нами! Схватил меня! Держи его, Прутик!

В темноте каюты началась отчаянная борьба.

— Ребенок! Смотри не задень ребенка!

— Боже, о Боже, он меня поймал! Не могу двинуться. Где ты, Прутик?

— Я здесь, здесь. Прямо рядом с тобой.

— Ах, это ты, да? Слезь с меня, скотина. А где этот подлец?

— Он… Должно быть, там, в другом углу.

— Господи. А, вот ребенок. Не двигайся, Прутик, черт возьми.

— Я и не двигаюсь.

— А кто тогда двигается?

— Он, я думаю.

Кокарда завыла от беспредельного ужаса и отчаяния.

— Я же не просила, чтобы меня засунули в эту поганую лодку! — голосила она.

— Что у них там делается? — поинтересовался Горилла, когда стрельба на короткое время утихла. «Южный Крест» раскачивался в такт глухим ударам, доносившимся из каюты. По временам к шуму примешивались вопли.

— Они дерутся, — довольно отметил Тюря.