Дети золота, дети песка

Она возлежит на тахте в окружении сотен и тысяч ярких подушек. Кончиками пальцев ног, опущенных вниз, она касается холодной воды, и край струящегося одеяния, качающийся на волнах, вызванных легким движением ступней, темнеет. Подобные мелочи ее не беспокоят, даже не обращает на них внимания. Подле головы ее стоит бронзовый поднос, покрытый эмалью и полный разнообразных фруктов. Вся поза ее источает покой и праздность, ленивое наслаждение жизнью, и Касим бы умер, лишь бы оказаться ягодой винограда, которую она перекатывает между пальцев.

Взгляд карих глаз скользит по строкам, написанным на пожелтевших, едва ли не истлевших страницах древнего фолианта. Скользит лениво, без интереса – давно уже знает наизусть каждое слово, что начертано здесь.

Они ей наскучили. Они все ей наскучили.

Рабыни, мягко качающие над ней веерами из павлиньих перьев, переглядываются, но ничего не говорят, стоит им завидеть его. Их взгляды не столь волнуют его, как взгляд той единственной, о которой он мог мечтать. Касим не помнит, когда в ликах других женщин, с коими доводилось ему делить ложе, он стал видеть ее лицо.

Он останавливается у самой нижней ступени, накрытой алым ковром, ведущей к постаменту, на котором царственно покоится резная тахта. Касим уверен, она позволит ему подойти ближе, в гареме действуют ее правила, но, словно преданный пес, он трепетно ждет дозволения. Склоняет голову, сгибаясь в поклоне, полном подчинения и обожания.

Только к ней он относится таким образом. Только перед ней преклоняется.

– Госпожа моя.

Медленно, словно бы все, что творится вокруг, не стоит и малейшего ее внимания, она поднимает взгляд от книги, смотря на него. Изучает взглядом, склонив голову к плечу, и прядь темных волос, выбившись из прически, змеиными кольцами падает поверх фруктов.

Это не слишком ее беспокоит.

Движения медленные и плавные. Тягучие, словно ото сна просыпается. Касим знает, сколь острый ум таится за этой лживой праздностью. Взмахом руки велит рабыням уйти, прихватив с собой павлиньи веера, и садится на тахте, с трепетной нежностью вручив одной из уходящих девушек свою книгу. Длинные волосы ее черным золотом опадают на плечи и грудь, и тихо звенят золотые браслеты на узких запястьях.

Лучшую из женщин назвал Саид III своей женой. Прекрасную, восхитительную Танальдиз, цветок пустыни.

Свою собственную сестру.

Губы ее трогает улыбка, и, протянув к нему руку, Танальдиз зовет верного своего пса.

– Касим.

Он готов оказаться подле нее в одно мгновение. Не поднимая головы, ступает по ступеням выше, к самым ее ногам, и преклоняет колено, смиренно ожидая, когда позволит ему говорить. Тонкие пальцы прикасаются к его волосам, от влажного виска опускаются ниже, поддевая подбородок и легким движением заставляя поднять голову.

Они смотрят друг другу в глаза, и ничего прекраснее, чем взгляд ее, никогда он не встречал.

– Что хочешь ты мне сообщить? Никогда просто так не придешь, чтобы скрасить мое одиночество. Только по делу.

Касим перехватывает ее руку, сжимая в грубой своей ладони, и прижимается трепетно к костяшкам ее пальцев. Если бы мог, то каждую секунду жизни своей проводил подле нее. Он должен быть рад тому, что благодаря ее дозволению имеет право находиться на территории гарема и видеть ее, пусть и кратко.

Ни один другой мужчина, кроме султана, подобной роскоши не знает. Но с каким блаженством Касим был бы единственным!

– Госпожа моя, – Касим вновь смотрит в ее глаза, – море благословило тебя и щедро одарило.

На мгновение в карих радужках, в солнечном свете кажущихся карминовыми, проскальзывает интерес, но он быстро утихает. Убрав изящную руку из его хватки, она вновь забрасывает ноги на тахту, откинув в сторону ткань своего платья, подол которого намок, чтобы та не мешалась ей. К Касиму она также словно бы теряет интерес; не смотрит на него, отвернувшись в сторону балконного проема, закрытого шторами, сделанными из прозрачной вуали. Там, вдали, виднеется море и Солнце, расположенное на юге.

– Ничем не может оно меня одарить. Что в этот раз выбросило на его берег? Беглого раба? Крохи краденого? Даже в них нет больше ничего, что может меня удивить. Знаешь ты, как это наскучило мне, и все же приходишь. Не велю впускать тебя в гарем, вот увидишь.

Он улыбается. Да, капризна бывает его госпожа, но какой еще может быть женщина, не покидающая этих стен? Прекрасен гарем, воздвигнутый для нее отцом, но клетка, пусть и золотая, все та же клетка.

Только вот в этот раз море действительно ее одарило. Исполнило одно из самых страстных ее желаний. Безусловно, Касим уверен – все это произошло только потому, что она того пожелала. Осознанно или нет, но желание ее стало действительностью, таково могущество госпожи его, Венценосной Танальдиз.