Следуя бабушкиным инструкциям, Ви открутила крышку флакона с хлороформом и пипеткой капнула несколько капель на ватный тампон.
Как сказала бабушка, во времена Гражданской войны хлороформ наряду с эфиром широко использовался в качестве наркоза при проведении хирургических операций, чаще всего – при ампутациях конечностей. Сладковато пахнущей жидкостью смачивали тряпку и держали над лицом раненого, пока он не отключался. Но если ошибиться с дозой или дышать хлороформом слишком долго, предупредила бабушка, у человека могут отказать легкие.
«Хорошо, Виола, молодец», – сказала она, когда Ви, взяв намоченный хлороформом тампон, поместила его в банку, в которой когда-то хранилась фасоль с приютского огорода. Сама бабушка достала из клетки умирающую мышь и передала девочке. Ви, прощаясь, погладила крошечную головку, покрытую короткой белой шерсткой. Мышь трепыхнулась у нее в руках, уперлась в кожу слабыми лапками. Ви почувствовала, как быстро-быстро стучит ее сердечко. «Прости нас», – вздохнула она и, опустив мышь в банку, быстро завернула крышку.
Мысленно она молилась богу Милосердия. «Пусть это будет быстро», – думала она, прикусив губу. Надо задержать дыхание, решила она про себя. Не буду дышать, пока все не закончится.
Врачи не плачут.
Врачи не должны допускать, чтобы эмоции повлияли на их мышление или помешали делать то, что делать необходимо.
Ви ни разу не видела, чтобы бабушка плакала.
Белая мышь в банке приподнялась на задние лапки. Отчаянно скребя стекло передними, она пыталась вскарабкаться по гладкой поверхности, борясь за жизнь с энергией, какой Ви от нее не ожидала, но секунд через пятнадцать мышь расслабленно вытянулась на дне и заснула.
Ви перевела дух.
«Не торопись снимать крышку, – предупредила бабушка. – Следи за дыханием. Убедись, что все кончилось».
Ви смотрела, как замедляется дыхание мыши. Наконец настал момент, когда она уже не могла уловить ни малейшего движения. Ви была уверена, что мышь умерла, но на всякий случай выждала еще полминуты, отмеряя время по секундной стрелке своего «Таймекса».
«Отличная работа, Виолетта», – сказала бабушка и, опустив руку ей на плечо, слегка сжала. Потом она вытряхнула мертвую мышь в металлическое ведерко для мусора, но когда бабушка отвернулась, Ви потихоньку вынула ее оттуда, отнесла в сад и похоронила, отметив место маленьким черным камнем.
Сейчас Ви попыталась открыть шкафчик с хлороформом, но он был заперт.
Справа от микроскопа стоял пустой бокал из-под мартини и тарелка с нарисованными подсолнухами, на которой осталось несколько крошек от сэндвича. Слева лежала стопка книг: медицинский словарь, «Настольный справочник терапевта», книга по анатомии и «Описание хирургических вмешательств». Рядом с ними Ви увидела один из бабушкиных блокнотов – тетрадь на кольцах с обложкой в серо-черную крапинку. На тетради лежал карандаш.
У бабушки было полно тетрадей и блокнотов. Она записывала все: результаты экспериментов, сведения о пациентах и многое другое.
Чувствуя, как похолодели руки, а по спине между лопатками побежали струйки пота, Ви потянулась к тетради.
Ей всегда казалось, что лопатки – это напоминание о том, что еще сравнительно недавно люди были крылатыми. Порой она почти могла представить себе, каково это было – иметь крылья, чтобы взмыть высоко-высоко. Во сне Ви летала довольно часто: ей снилось, будто она распахивает окно спальни, вылетает наружу и долго кружит над домом, над Приютом, над холмами и лесом, понемногу поднимаясь все выше, пока знакомые здания не превращаются просто в точки.
То же самое чувство посетило ее и сейчас. Ей казалось, что она каким-то образом покинула свое тело, взлетела под самые облака и глядит с высоты на все, что происходит далеко внизу.
Мыши и крысы в клетках шуршали, хрустели и попискивали – тревожно, предостерегающе. Громыхали и повизгивали неуклюжие колеса, вращаясь в безостановочном ритме, и в точно таком же ритме кружили мысли Ви, которая продолжала сидеть неподвижно, глядя на тетрадь на столе.