Детки в порядке

Я оглядел стол. Ребята ничуть не выглядели расстроенными или сбитыми с толку, и я захотел отдать им мои пузырьки и ярость: людям, которые, блин, наконец смогут меня послушать и увидеть, каков я есть на самом деле. Которые не увидят во мне статую на углу с табличкой в руках, а на табличке написано: «Смотрите на меня, не смотрите на меня, смотрите на меня, не смотрите на меня…» Ряд за рядом, и ряды не кончаются. Они продолжаются до бесконечности, как и желание быть одновременно заметным и невидимым.

– У мамы с папой было много фразочек, каких-то предложений, которые понимали они одни. Пока мы не станем старо-новыми. Понятия не имею, что это значит. – Я расплакался. Удивительно, но не невероятно. Я смаковал эту влагу, думая, да, это логично. Давай, выплесни все это с лавой и шампанским. Освободи все. – Иногда я думаю, что знал его лучше всех, а потом мне кажется, что я совсем его не знал. А теперь уже слишком поздно. А он… а он, блин, обещал мне. – Я встряхивал себя, пока не выскочила пробка. Шшш, шшш, пузырьки, пена, хлопок, теперь можно вздохнуть. – Когда я был маленьким, папа пообещал, что никуда не уйдет. Он научил меня думать сердцем, слышать шепоты – самые злобные – и как использовать их, чтобы становиться сильнее. Как быть Суперскаковой лошадью, а не тупым объятием сбоку. И как мне теперь делать это все? Когда он умер? – Я схватил ближайшую салфетку и вытер размышления с лица. – А теперь весь сраный мир его забыл. Даже мама, и я ее почти не узнаю.

. . . . . Давай, скажи.

Я Северный Танцор, лучший племенной конь века, самый суперскаковой из всех коней.

. . Давай.

. . – Папа умер от рака поджелудочной.

. . Я никогда раньше не произносил эти пять слов.

И только первые два имели значение.

. . – Он умер два года назад. – Опять же, первые два слова лишали остальные смысла. – Мама только что согласилась выйти замуж. За человека, который считает, что «Братьев Карамазовых» написал Толстой.

. .

. .

– А что, нет? – спросила Коко.

За столом задышали; впервые, как показалось мне, за многие часы. Я посмотрел на Коко, пытаясь улыбаться глазами. Не уверен, что это сработало.

– Нет, Коко. Не написал.

Коко кивнула с самым серьезным видом.

Я посмотрел через стол на База:

– Вчера я взял урну и сбежал. Я собирался развеять его над рекой, но потом нашел записку и фотографию. Я не могу пойти домой, пока не сделаю то, о чем просил папа.

…

– Помнишь мой первый вопрос?

– Да.

– Помнишь свой ответ?

– Да.

– Скажи еще раз.

– Мне нужна помощь.

– И еще раз.

Я надеялся, что Баз видит улыбку в моих глазах; я-то в его взгляде ее заметил.

– Мне нужна помощь, Баз.

– И мы поможем тебе, друг.

Друг.

Какое красивое слово.

Внезапно до Сингапура стало рукой подать.

МЭД

Баз аккуратно снял верхнюю булку со своего бургера, потом нижнюю и положил их на край тарелки. Он ел мясо; он ел овощи; изредка, если Коко засыпала, не доев мороженое (очень изредка), он доедал за ней. Но хлеб – никогда.

– Сидишь на безуглеводной диете? – спросил Вик.

– Баз – противник хлеба, – сказала я, закатывая глаза.

– Противник хлеба?

Я кивнула:

– Ага. Он против хлеба.

Вик посмотрел на База:

– Что-то я не понимаю.

Баз откусил котлету и латук, проглотил:

– Тебе не обязательно понимать все на свете.

Я невольно рассмеялась. Баз любил взять самые обычные слова и сложить их в непривычном порядке. Тебе не обязательно понимать все на свете. Беда была в том, что окружающие не знали, что делать с такой прямой простотой: они к ней просто не привыкли. Люди ожидали двойного дна, троянских коней, которые проникают во вражеские укрепления и сжигают вас, стоя на пьедестале моральной двусмысленности.

Боже.

Чем дольше я являюсь человеком, тем меньше хочу им быть.

Коко что-то черкала на своей салфетке. Она вроде как сочиняла песни, хотя пока что конечного продукта мы не слышали ни разу. Заз заглядывал ей через плечо, иногда кивая или тряся головой. Только ему позволялось читать ее творчество; только он входил в круг доверенных лиц.

Потом Марго принесла еще одну тарелку картошки с сыром, и Баз рассказал нам историю о том, как в кинотеатре сломался кондиционер.

– Посетители ужасно раскричались. Хотели, чтобы им вернули деньги, ну и все такое. А потом мы обедали с сотрудником по имени Расс. Расс заметил, что было очень жарко. Я согласился, что было очень жарко. Он сказал: «А разве ты не из Конго?», а я сказал: «Ну, теперь я американский гражданин, но да, я родился в Республике Конго. А почему ты спрашиваешь?» И Расс сказал: «А, да так. Я просто подумал, что раз ты жил в джунглях, то привык к жаре». Я посмотрел Рассу в глаза и спросил: «А ты ведь из Нью-Джерси?» – «Да, – сказал Расс. – Всю жизнь тут живу». Я кивнул: «Выходит, ты раздеваешься до трусов и лапаешь загорелых девчонок в джакузи». Расс приподнял бровь и улыбнулся. «Нет, – сказал он. – А почему ты так думаешь?»

А я сказал: «Я смотрел сериал “Джерси-Шор”, так что знаю, как живут люди в Нью-Джерси. Ну признай. Ты раздеваешься до трусов и лапаешь загорелых девчонок в джакузи».