Детородный возраст

Устроив Пиноккио рядом с собой, я рассказываю сказки, вспоминаю считалочки и пою песенки, лишь бы не думать о том, сколько же мне всего прокапали и вкололи, и вдруг потом это скажется на малышке… Тысячу раз давала себе слово не думать про «вредно – невредно», но, как только угроза выкидыша отодвигается на неопределенное время, эти страхи лезут из всех углов, как андерсеновские чудовища, маршируя по замкнутому кругу. Не в силах обороняться, я читаю «Отче наш», но что-то не видать моих ангелов в шлемах.

Должно быть, заняты, на всех их не хватает.

* * *

– Ну, слава богу, Рита, слава богу, – проговорил знакомый голос, и, с усилием приоткрыв глаза, Маргарита увидела склонившегося над ней испуганного и обрадованного мужа. Всё остальное дрожало, вспыхивало, расплывалось и не имело внятных очертаний.

– Где я? – спросила она одними губами, пытаясь оглядеться и что-то вспомнить, но картинка ускользала, не давалась.

Он это понял и постарался улыбнуться:

– В больнице. Всё хорошо. Теперь всё хорошо, ничего не бойся. Всё обошлось, ты полежишь совсем немного, и я увезу тебя домой.

Маргарита смотрела вопросительно-непонимающе. Муж взял ее за руку, справился с нахлынувшим волнением и стал говорить тихо и бережно, как с ребенком:

– Ты ехала куда-то. Очень скользкая дорога. На повороте тебя вынесло на встречку. Там жуткий поворот, все бьются. А тут еще дождь. И фура. И темно. Но всё обошлось, просто чудо какое-то. И ты скоро поправишься. Правда…

Вдруг судорога исказила ее бледное лицо. Не дослушав, она схватила мужа за рукав и попыталась притянуть к себе.

– Пожалуйста, ты должен им помочь… И мне… Ты должен, слышишь? Ты должен забрать те фигурки сейчас же, скорее, скорее. – Маргарите казалось, что она кричала, но вместо крика раздавался еле слышный шепот, и она в бессилии откинулась на подушку. – Там, на песке, возле моря, где скалы. Тот человек в плаще, ему нельзя позволить…

– О чем ты? Что за фигурки, милая, ты бредишь? – как можно спокойнее проговорил Валерий Николаевич, дотронувшись рукой до лба жены. – Я ничего не понимаю. Фигурки, человек…

– Он здесь, он хочет их убить, а я стояла и смотрела, – продолжала она метаться и умолять, затем попыталась встать, но не смогла и расплакалась, закрыв лицо руками.

Вошла медсестра и быстро сделала укол. Маргарита перестала метаться, закрыла глаза, задышала неслышно и ровно.

Появился врач, разложил перед Реутовым заключение магнитно-резонансной томографии и непросохшие рентгеновские снимки:

– Как я и думал, ничего страшного. Переломов нет, небольшое сотрясение, ну и, как видите, ушибы и порезы. К счастью, удар был скользящим. Потеря крови совсем небольшая, все жизненные показатели в норме. Но она сейчас в глубоком шоке, нужен покой.

– Да, да, спасибо, слава богу. Это чудо, что она выжила, вы понимаете, настоящее чудо! Ее вырезали сорок минут, и я не поверил глазам: жива! Машина – вдребезги, а она… Не представляю, что она могла делать на том шоссе, в том месте…

– Да, повезло невероятно. За две недели пятый случай на этом повороте, все насмерть. Давно пора поставить знак, чтобы сбрасывали скорость.

– Она всегда боялась ездить быстро. Что произошло такое…

– Недавно за рулем?

– Да, не очень давно.

– Вы знаете, нет смысла здесь сидеть. Ей ничто не угрожает. Ступайте, отдохните. Утром сделаем повторные снимки, обследуем еще.

Реутов медленно вышел в коридор, постоял, потом снова вернулся в палату и тяжело опустился на стул. Да, нужно ехать домой, нужно выспаться и утром вернуться сюда. Но что-то тревожило, беспокоило, не давало уйти. Как будто забыл что-то очень важное, что-то упустил. Он придвинул стул поближе к кровати, на которой лежала Маргарита, и не мог отвести от нее глаз. Разглядывал родное лицо, которое столько раз служило ему моделью, и, кажется, не узнавал ни одной черты. Они не исказились и не изменились, нет. Лицо было по-прежнему красивым, несмотря на порезы и ссадины. Дело было в другом, в чем-то более важном и значимом – может быть, в некой информации о ней, которую он даже не прочитал, а лишь внезапно угадал. И эта информация заключалась в том, что в их жизни что-то случилось. Авария – лишь следствие. Еще до нее произошло нечто, что не позволит жить дальше как прежде. Авария – симптом, возможно, попытка выхода, но вовсе не случайность. И это лишь начало.

Усталость улетучилась, он весь насторожился и напрягся. Попытался восстановить в памяти события последних месяцев, но они ускользали, делая вид, будто бы ничего не происходило и всё шло как обычно, как прежде. На первый взгляд всё так и было. Он, как всегда, пропадал в мастерской, вел переговоры с Генрихом, готовился к выставке, собирался уйти во «внутренний период», всё бросить и начать сначала и не мог решиться. Она… Она существовала где-то рядом. Нет, не рядом – параллельно. Погруженный в свои дела, он всегда видел ее словно бы боковым зрением: она есть. Она была удобная жена.