Детская библиотека. Том 77

Дядя Юра очень удивился, увидев меня. Он только пришел с работы, забеспокоился, думал, с родителями что-то случилось. А я не мог с ним объясниться, потому что жена звала его на кухню слить в дуршлаг вермишель, пятилетний Вовка вокруг крутился, а старший, восьмиклассник, с математикой приставал.

— У меня личное дело, — сказал я. — Родители в порядке.

В результате я разбирался с математикой, а дядя Юра с вермишелью. Потом сели ужинать, и меня заставили, хотя я отказывался. Только после ужина мы с дядей Юрой вышли на улицу, чтобы спокойно поговорить.

Глаза у дяди Юры длинные, улыбающиеся. Борода рыже-седая, а голова стала совсем седой. Доброе у него лицо, располагающее. А вот разговор я никак не мог начать. Дядя Юра меня и не торопил.

Они живут в новом районе, уже вполне оформившемся — сплошная современная застройка. Во дворах и на уличных газонах встречаются невысокие и раскидистые плодовые деревья — все, что осталось от бывших частных садов.

— Плодоносят?

— Не замечал, — говорит дядя Юра. — Мальчишки что-то обрывают. Но деревья старые и дичают без ухода.

Мы шли между домами-кораблями. Я собрался с духом и изложил следующую версию: родители мне все рассказали, я узнал, что я — сын Румянцева.

Добродушное лицо дяди Юры стало недоверчивым и туповатым, будто он не спал двое суток.

— А вы что, не знали? — наступал я.

— Знал, — виновато сказал дядя Юра.

«Вот и ответ, — печально подумал я. — Окончательный». Но за последние два дня я закалился — принял его спокойно и рассудительно.

Когда же дядя Юра услышал о смерти Румянцева, то встал как вкопанный, и лицо его проснулось.

— Да ты что! — воскликнул он. — Когда? Как это случилось?

— Погиб, наверно. Скоро я буду говорить с его второй женой, спрошу.

— А разве он вторично женился?

— Ну, может, и не женился, но была у него женщина, — сказал я многозначительно, предчувствуя, что разговор еще впереди.

— Это не первая смерть на нашем курсе, — задумчиво проговорил дядя Юра. — Но Витька был такой… Жизнелюбия — через край! Как-то дико. Наверно, смерть — всегда дико. Я его видел последний раз лет пять назад. Бежал куда-то, как всегда. Он так и не расстался с бродяжничеством?

— Он работал в геологической партии. А какой он был, расскажите.

— Как сказать-то? Способный, учился с легкостью. Заводной. Друзей очень любил, пошел бы за них в огонь и в воду. А еще — легко с ним было. — Дядя Юра махнул рукой и добавил: — Не то я говорю, слова не те, казенные. Не могу.

— А случай какой-нибудь запомнился?

— Много случаев было. А что тебя интересует? Мы ведь в институте дружили, а потом разошлись как в море корабли. Судьба по-разному сложилась. Мы вот с Прохоровым и твоей мамой сели в конторы штаны протирать, а он — в поле. И почти не встречались эти годы. А вот был такой случай, обожди, — попросил он. Стрельнул у проходящего мужика сигарету, прикурил и продолжил: — Как-то вечером мы с Виктором и твоим отцом… — Он замялся и спросил: — Ты ведь, я надеюсь, не перестал его отцом звать?

— Конечно нет.

— Он тебя вынянчил, — назидательно сказал дядя Юра и вздохнул. — Так вот, вечером мы выпили, не важно, по какому случаю. Развеселились. И решили утром поехать в Самарканд. Виктор заявился ко мне часов в шесть утра. Насильственно поднял. Я очень сопротивлялся, потому что, честно говоря, для меня и девять часов утра — рань. И ехать я никуда не хотел, категорически. Мало ли что болтали вчера. И денег не было. У Виктора в кармане рублей двадцать, у меня рублей пять. А он: «Уговорим проводницу, а на житье и обратную дорогу заработаем». Черт возьми! Проводницу мы в конце концов уговорили, а вот твоего отца — нет. Он с нами не ездил. А я сейчас вспоминаю… Удивительно хорошо, что у стариков бывает юность, сумасбродство, всякие завихрения, потому что ничего более безрассудного я уже потом не совершил. А приключений было масса. И с археологами познакомились, и в узбечку я смертельно влюбился, и на хлопке работали. — Дядя Юра хмыкнул и похлопал меня по плечу. — С годами начинаешь кое-что приукрашивать, так это простительно и даже необходимо. На самом деле все было красочнее и интереснее, потому что мы были молоды.

— Но почему же отец не поехал?

— Не поехал, и всё. Я бы тоже сейчас не поехал.

— Но тогда вы же поехали?

— Твой отец всегда был здравомыслящим. И у него была воля. А я безвольный. Виктор меня насильно посадил в поезд.

— Вы только не старайтесь выгораживать отца, он совсем не упал в моих глазах, потому что не поехал в Самарканд, — успокоил я его.

— Да-а… — сказал дядя Юра, думая о чем-то своем.

— А все-таки почему же вы раздружились с Румянцевым? — настаивал я.

— А мы не раздружились, я ж говорю: жизнь развела. — По его интонации я понял, что скоро конец разговору, иссякло в дяде Юре желание говорить и вспоминать. — Отяжелел я для дружбы с Виктором, — добавил он резковато. — Взрослым я стал и солидным.