Детская площадка

– Папа перебрал.

– Понятно. – Донна что-то быстро пишет в блокноте, а потом снова поднимает глаза. – Ты что-нибудь слышала ночью?

Иззи молча смотрит на нее.

– Значит, ты спала, пока мама Поппи не поднялась наверх и не позвала вас завтракать? – В голосе Донны слышится нетерпение.

– Я проснулась гораздо раньше, когда папа завел машину, и спустилась вниз, чтобы сделать домашку.

– Так ты у нас ранняя пташка?

Иззи пожимает плечами.

– Надо было закончить уроки, вечером было слишком шумно.

– Это Эш так шумел?

– Взрослые танцевали, музыка громко играла.

Донна быстро пишет в блокноте. Вероятно, у нее уже появилась правдоподобная версия, осталось свести воедино разрозненные фрагменты головоломки и расставить их по местам.

– Куда это Иззи клонит? – шепчет Мартин, не сводя глаз с девочки. Грейс переводит взгляд на Мелиссу. Та наблюдает за дочерью, напряженно стиснув колени и сцепив пальцы рук. Кроме Грейс, вчера вечером тут отсутствовала только она. И обе они были уверены, что дети хоть немного позанимались.

– Рассказывает, что происходило, я полагаю. – Грейс не понимает, что в ответах Иззи не устроило ее мужа.

– Она утрирует. Музыка играла фоном, кто-то танцевал, да и то немного.

– Зато много пили, – бормочет Грейс. – Пол накачался в стельку.

– Спасибо, Изабелла, а теперь устроим небольшой перерыв.

Донна делает знак своим коллегам, и они выходят за дверь.

– Приготовлю детям что-нибудь поесть. Сэндвичи будут в самый раз.

Мартин достает из блока нож, берет из корзинки хлеб, находит в шкафу арахисовое масло. Похоже, он неплохо ориентируется на кухне. Ничего удивительного: по воскресеньям он приезжал с детьми пораньше, а Ева готовилась к занятиям. Глупо давать волю этому ноющему беспокойству о ней и Мартине, особенно теперь.

Грейс смотрит на часы: сколько еще ждать, пока хоть что-то прояснится?

Соррель дергает ее за подол юбки, малышка вся дрожит.

– Я хочу к маме, – говорит она.

– Пойдем наружу и подождем ее там.

Грейс берет Соррель за руку. Когда она открывает дверь, у дома останавливается машина. Из нее очень медленно выходит Эрик. Он не похож на себя: осунувшийся и постаревший сразу на несколько лет.

– Папа! – Соррель летит к отцу.

Эрик опускается на корточки и привлекает дочь к себе. Его лица не видно. Ева поднимается с пассажирского сиденья, согнувшись и приложив ладонь к животу, словно зажимая рану. Она делает шаг к дому, но оборачивается, когда ее окликает Соррель. Лицо Евы изменилось до неузнаваемости, оно белое и опухшее, словно она тоже долгое время пролежала под водой.

Соррель снова в игровой комнате вместе с Поппи и Иззи, потому что на кухне полно народу. Приехал папа Иззи, но он в основном молчит. Взрослые стараются не плакать, но ее папа плачет, отчего ее всю трясет. Мама не похожа на себя. В игровой комнате темно, ведь никто не включил свет, а сама она до выключателя не достает. Шторы так и остались наполовину задернутыми. Соррель видит через окно стоящих у сарая осликов, их головы грустно опущены. Никто ничего не говорит, и поэтому ей страшно. Обычно Эш издает какие-то звуки, будто разговаривая сам с собой. Эти звуки – не слова, но это не важно, потому что и так понятно, что он хочет сказать, а словам он потом научится. Соррель вдруг что-то вспоминает, и ей кажется, будто ее толкнули прямо в грудь. Эш больше не сможет учиться словам. И никогда не заговорит как взрослый. Она начинает всхлипывать. Поппи закатывает глаза, но подвигается и разрешает сесть в кресло рядом с собой. Ной приоткрывает дверь, подходит и ложится подле них. Соррель опускает босые ноги на его спину и чувствует приятное тепло.

– Гадость, – роняет Иззи.

Соррель убирает ноги.

– Эш был в порядке, когда ложился спать, – шепчет она.

– Заткнись. Сейчас он не в порядке. Он умер.