Детская площадка

Эрик нес маленький гробик, на его мертвенно-белом застывшем лице горели красные от слез глаза. Ему помогал церковный староста. Ева смотрела, как они медленно шли по проходу между скамьями. Поппи сидела рядом, а Соррель – на коленях. Чарли пристроилась с другой стороны, чтобы держать Соррель за руку. Оказалось, Чарли – девочка-боец, крепкая, стойкая и заботливая. Она помогала разносить листовки с уведомлением о похоронах и раздавать сборники церковных гимнов. Мелисса, Пол и Иззи, которая во время службы ни разу не подняла головы, сидели позади. Чуть поодаль от них – Мартин, Грейс и Блейк. В памяти Евы всплывают стук сандалий Блейка по церковной скамье, лицо Эрика, крепкие объятия Грейс и слезы на щеках у Мелиссы. Соррель горько плакала, как в день смерти Эша, но Ева лишь прижимала ее к себе и не могла найти слов утешения. Ни одного. «Девочки придут в себя, – пробормотал Эрик в день похорон. – И станут жить дальше». – «А Эш не станет», – ответила она.

– Его больше нет, – шепчет Ева желтой комнате, выкрашенной в цвет золотых волос сына. Она уже никогда его не увидит, не прижмется щекой к его личику. Боль накатывает, отступает и снова обрушивается на нее, как огромная волна. Она не плачет, она не плакала с того самого дня. У нее нет сил. Она не ест, а засыпает, когда за окном уже занимается бледный рассвет, чтобы проснуться час спустя с болью в руках, словно она всю ночь носила на них Эша. Однажды она разбудила Эрика, чтобы спросить, кто тяжелее – спящий или утонувший ребенок. Эрик покачал головой и отвернулся. Они почти не разговаривают после похорон.

Ева присаживается на край кроватки, не выпуская из рук комбинезон. Из кухни доносится негромкая музыка. Она три недели не спускалась вниз.

Вскрытие показало, что в легких не было воды, сказала им женщина-полицейский.

Эрик спросил, с трудом подбирая слова, значит ли это, что Эш умер еще до того, как упал в воду. Но сотрудница полиции мягко объяснила, что от холода очень часто наступает спазм гортани, и вода не проникает дальше. По-научному это называют «сухим утоплением». К сожалению, сказала она, дети тонут дома гораздо чаще, чем где-либо еще. Они вылезают из кроваток, принимаются бродить и падают в каналы, реки, плавательные бассейны, а иногда даже в море. Никто не виноват.

Однако Ева винит во всем себя. Она не сказала полиции, что была пьяна. Пьяна настолько, что оставила открытой заднюю дверь, заснула и не услышала, как ее зовет сын, не проснулась от звука его шагов, когда он неуклюже спускался по лестнице. Трагическая случайность, но она могла ее предотвратить.

Грейс и Меллисса приезжают чуть ли не каждый день. Они по очереди готовят еду. Чарли, Блейк и Иззи после школы составляют девочкам компанию, а после ужина отправляются по домам. Ева сказала их матерям, что поймет, если те после случившегося запретят им это, но Мелисса обняла ее и ответила, что никогда не будет против. Грейс ее поддержала.

Вечерами Эрик сидит у кровати, опустив голову и не говоря ни слова. Между ним и Евой перекатываются волны вины. Он должен был обеспечить максимальную безопасность – повесить прочные ворота без зазора под ними, осушить пруд и отвести родник в сторону. А ей не следовало устраивать вечеринку посреди недели и напиваться. Волны становятся все выше, но броситься в них и утонуть во взаимных обвинениях они не могут, пока не могут.

Дома, кроме Евы, никого. Наверх бесшумно поднимается Мартин. Он кладет на прикроватный столик предмет, который издает металлический стук. Ева поворачивает голову: это кольцо, ее пропавшее кольцо с рубином.

– Вечером после нашей последней встречи я нашел его дома, в постели, – шепчет Мартин. – Прости. Оно как-то запуталось в моей одежде. Когда ты устроила праздник, я взял его с собой, чтобы вернуть, но не получилось побыть с тобой наедине. Ну а потом… Когда все произошло, я начисто о нем забыл. – Он качает головой. – Ты, наверное, очень волновалась. Мне так жаль.

Потеря кольца почти стерлась из памяти Евы. В ее голове мелькают смутные воспоминания: кольцо исчезло, она очень встревожилась, даже запаниковала. Теперь ей кажется, что переживала она не наяву, а в каком-то далеком сне. Ева молчит, смотрит на Мартина как на незнакомца и не испытывает ничего, кроме удивления: куда девались ее чувства к этому человеку?

Позже в комнату заходит Соррель. Она забирается на кровать, и Ева прижимает дочь к себе – теплое маленькое тельце успокаивает ее.

– Мне страшно.

– Не бойся, дорогая. Мы там уже все исправили.

– Эш не мог дышать, – всхлипывает Соррель.

– Знаю.

– Он задохнулся. Пытался…

– Не думай об этом, родная. – Ева гладит дочь по мокрой щеке. – Вспоминай хорошее. Мы пережили с ним много счастливых моментов.

Ей тяжело говорить, она делает паузы между словами, словно выныривает на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Соррель расплакалась еще сильнее, она пытается что-то сказать сквозь слезы, но появляется Иззи. Сегодня воскресенье, она здесь с самого утра.

– Дай маме поспать. – Она берет Соррель за руку. – Пойдем поиграем.

– Поиграем? – глухо повторяет Ева.