Детские истории взрослого человека

К тому же граф Дракула, когда-то богатый помещик, теперь стал отребьем и декадентом, чуждым своему времени и предателем своего сословия. Он скатился до простого ревизора, единственная задача которого — проверять, хорошо ли Александр ужинал. От этого зависело, вырастет мальчик или так и останется маленьким.

Иногда вампир задевал кинжалом мочевой пузырь, и наутро мать поднимала страшный скандал из-за мокрых простыней. Но Александр был ни при чем: вампир приходил не из любви к вивисекции, а по приказу матери Александра. Сам Александр не чувствовал боли: каждый вечер перед сном ему давали целую горсть аскорбинки под предлогом, что детям нужны витамины. Наглая ложь: это был наркоз, чтобы он не кричал во время операции. Он не возражал против таблеток.

Нет, боли он не чувствовал. Но разве не унизительно, что в его кишках каждый вечер кто-то роется, да еще и ехидно приговаривает: «Это что? Тарелка фасоли? Да не будь я граф Дракула, если ты съел хоть три ложки!»

Если у вампира было настроение, он зашивал живот после ревизии и уходил, пожелав Александру сладких снов. Но чаще этот лентяй оставлял его лежать, как выпотрошенного карпа, и всю ночь держать руки на животе, чтобы не вываливались кишки. В любом случае наутро, как бы Александр ни вглядывался, он не мог найти и следа разреза. Но Александр не хотел об этом думать: он знал, что есть загадки, которые останутся загадками навсегда.

Александр лежал и ждал. Кроме вампира, он ждал еще кое-кого, вместе с кем в эту ночь собирался отомстить. Пора была положить конец мучениям.

Все было продумано и тщательно спланировано.

Дверь открылась. В комнату вошел Александр. Александр кивнул ему и поднес палец к губам: «Тихо!»

— Сколько еще? — спросил он шепотом.

— Десять минут, — ответил Александр, посмотрев на свои часы.

— Еще есть время отказаться, — предложил пятилетний мальчик.

— Я ничего не теряю, — ответил тридцатилетний взрослый, — мне это даже нравится.

— Разве тебе не все равно? — спросил Александр. — Я ведь в любом случае повешусь в воскресенье.

— Ну и что? — засмеялся Александр. — Я ведь делаю это не ради тебя. Меня бесит, что этот вампир копается в моем детстве. Знаешь, я ведь мучаюсь больше, чем ты. Если мы его не убьем, я, наверное, с ума сойду.

— Я смотрю, ты по-прежнему грызешь ногти, — заметил Александр. — Тебе обмакивают пальцы в острый перец? Со мной обходятся просто варварски.

— Нет, но из-за тебя я не могу никому показать руки. Твоя привычка отвратительна, и не говори мне, что это из-за нервов. Хорошо, что ты хоть скрипку бросил. Можешь себе представить скрипача с такими пальцами?

Александр сунул руки прямо под нос Александру, чтобы тот убедился, как они уродливы. Александр взглянул на свои пальцы: такие же, только меньше.

— Насчет скрипки ты прав, — сказал он, — но кроме нас с тобой, никто не знает, что мы не будем виртуозами. Сколько меня еще будут мучить?

— Пока это твоя проблема, — сухо ответил Александр.

— Почему ты меня так ненавидишь?

— Потому что ты гаденыш, — ответил взрослый.

— А ты кто?

— Мое состояние зависит от того, сколько раз в неделю ты воскресаешь. Пока ты лежишь в могиле, все нормально. Люди говорят, что со мной приятно общаться. Есть даже такие — не смейся! — кто считает меня сердечным. Но стоит тебе восстать из мертвых, все идет псу под хвост, и я становлюсь таким же гаденышем, как ты.

— В смысле?

— Боже мой, — вздохнул Александр, — в прямом. Все так же, как у тебя. Сверхчувствительность, нервы, ногти, холод, страх перед подвалом, мысли о воскресенье, эгоизм — мне продолжать? Кстати, я пишу о тебе этюды.

— В таком случае ты должен сказать мне спасибо.

— Спасибо. Только вот твоими этюдами все восхищаются, и никто по-настоящему тебя не ненавидит, а я ненавижу, и мной никто не восхищается.

— Так перестань ненавидеть, — предложил Александр. — Ходи себе и наполняй мир любовью. Попробуй сам растаять от любви. Может, тогда все будут восхищаться и тобой?

— Не придуривайся, — мрачно сказал Александр. — Ты прекрасно знаешь, что, когда я таю от любви, ты и твой проклятый вампир поднимаете меня на смех. Ненавижу.

— Я бы послушал что-нибудь из твоих этюдов, — задумчиво сказал Александр. — Ты, наверное, гений, ведь я вундеркинд. Если за двадцать пять лет ты не стал гением, лучше всего тебе сейчас лечь в кровать и позволить Дракуле зарезать тебя по-настоящему.

— Это невозможно. И мы так не договаривались.

— Значит, ты не гений?

— Тебе действительно нужно знать?

— Нет, я же повешусь в воскресенье. Ради справедливости отмечу, что ты мне тоже не особенно симпатичен. Я бы с удовольствием тебя убил. Хорошо, что ты сказал мне об этюдах, иначе я бы обязательно тебя убил.

— И ты надеешься, что кто-то будет плакать на твоих похоронах?

— Ты не сможешь надеяться даже на это.

— Ты прав, гаденыш, ты прав. Зато мои этюды о тебе дурны и антигуманны, так что никто их не будет играть, и никто не узнает, что ты когда-то существовал.