Временами в глазах этого ловкого, красивого и уверенного парня я замечал грусть, тоску одиночества, и мне становилось от души жаль его. Но чем я мог ему помочь? Не очень-то он слушает мои советы. «Я ведь в детдоме ничего не беру, верно, дружок? — как-то насмешливо сказал он мне. — А с нэпманами Советская власть сама борется».
Детскосельский рынок помещался внутри Гостиного двора, в центре города. Алексей с черного хода зашел в магазинчик и вернулся с пахучей буханкой свежего пшеничного хлеба. Спрятавшись от солнца в тени пирамиды фанерных ящиков, мы с удовольствием стали его уплетать.
— Погляди-ка, Саня, что это там базарные дамы толпятся? — указал Алексей на ворота рынка.
— Сейчас запьем свой обед родниковым вином и обследуем, — сказал я.
Подойдя к воротам, мы увидели отпечатанные типографским способом объявления и начали читать:
«Согласно постановлению… исполком предлагает желающим крестьянским семьям взять воспитанника из детского дома… будут получать ежемесячное денежное пособие… прирезается дополнительный надел земли… За справками обращаться в отдел народного образования».
Безотчетное чувство страха охватило меня: неужели нас будут раздавать мужикам? Видимо, я изменился в лице. Алексей успокаивающе сжал мою руку:
— Успокойся, храбрый идальго. Вряд ли нас насильно будут вышибать из детдома.
Франца Пупина мы нашли в столовой, и он нас заверил, что только желающие будут отданы крестьянам. И государству станет легче и ребятам: быстрее привыкнут к самостоятельному труду, обретут родительскую ласку. Скоро, сказал он, в назначенный день приедут крестьянские семьи выбирать себе детей.
Ребята и девочки взбудоражились, все обсуждали предстоящий «смотр». Каждый задумывался: не возьмет ли его кто? Идти ли?
Вечером из Ленинграда вернулись девочки, ездившие с Розой на ткацкую фабрику. Я, обрадованно поглядывая на Лену, принялся расспрашивать, много ли она увидела интересного. Отвечала она как-то рассеянно, невпопад, была заметно взволнована. «В чем дело»» — строил я догадки.
На следующий день мы с Леной встретились на дворе, не таясь, остановились под липой. С бегством из детдома Филина прекратились издевки над «юбочниками». Мишанька Гусек притих, видимо, боялся, как бы ребята не припомнили ему дружбу с атаманом. И вообще, странное дело, теперь далеко не один я, а многие старшие ребята прогуливались с девочками.
— Ты мне ничего не рассказала об экскурсии, — начал я.
— Знаешь, столько впечатлений! — В голосе Лены я уловил то же, что поразило меня еще вчера: раздумье, взволнованность и еще новую нотку, смысл которой до меня не доходил.
— Хорошо на фабрике? Теперь уж ты непременно станешь ткачихой?
Я ожидал, что Лена заговорит обо мне: а ты, мол, Саша, все еще хочешь стать командиром или уже передумал? Но она слабо улыбнулась и ответила:
— После школы в цех? Это само собой. Тут совсем другое… Понимаешь, Саша, — произнесла она после паузы, — на фабрике я понравилась одной женщине… Доброй такой и хорошей. Как увидела меня, обняла. «Никуда, — говорит, — теперь не отпущу тебя, мамой буду. Вот такая же у меня была дочка, от тифа померла». А сама плачет. Понимаешь? И я почему-то заплакала…
Я ошалело смотрел на Лену и молчал.
— На днях она обещала приехать к нам в детдом. Документы на меня оформлять.
— Ты… собираешься к ней в дети?
Я ушам своим не верил. Лена как-то застеснялась, отвела глаза, заморгала.
— Я ведь не знала, что такое материнская ласка и… как-то полюбила ее сразу. Как родная она мне вдруг стала.
«Как же я останусь? — мелькнуло у меня. — Отговорить ее?» Но куда там, дар речи был начисто мною утрачен. Я представлял себе, каким смешным и жалким выгляжу сейчас со стороны, и поспешил уйти. В глубине души я надеялся, что Лена вот-вот окликнет меня, скажет: «Знаешь, Саша, я передумала. Мне без тебя будет очень плохо, поэтому я останусь здесь, а потом мы вместе поступим учиться дальше. Ну, а к той женщине в Ленинград я буду ездить в гости». Не может же она не чувствовать, что я переживаю!
Она меня не остановила.
Неделю спустя Лена со своей новой мамой уезжала в Ленинград. Радостная, возбужденная, она, казалось, забыла про всех.
Провожать их вышли все девочки, а из ребят — я, Алексей и Борис, который близко к сердцу принимал все наши детдомовские дела. Как это всегда бывает, у вагона попрощались наспех. Лена подала мне руку, как и всем.
Когда поезд уже трогался, она вдруг обняла меня и поцеловала.
Никто из моих товарищей не отпустил шуточку. И я понял, что мои чувства к Лене давно перестали быть для них тайной.
Вскоре после отъезда Лены Вельской у нас в детдоме происходили «смотрины». Утром, как всегда, выскочив в одних трусах из спален на зарядку, мы увидели необычную картину: весь наш двор был заставлен крестьянскими возами. Отпряженные лошади ели брошенное на землю сено или овес из хребтуга, а между подводами прохаживались нарядно одетые мужики и бабы. Вертелись собачонки.
— Родители приехали! — объявил кто-то.