Она писала, что довольна своей мамой, продолжает учиться и живет «как всамделишная дочка». С мамой уже договорились: после семилетки — к ней на ткацкую фабрику. Ее хорошо одели, она сама ходит в магазин за колбасой, булками. Я в своих письмах старался как можно красочней описать детдомовскую жизнь, передавал наши новости. А сам строил всевозможные планы, как бы увидеть Лену. Мне все казалось, что она должна догадаться и приехать в Детское Село «навестить подруг».
И вдруг катастрофа… Лена, хорошая, красивая, умная и добрая Лена, перестала отвечать на мои письма. Я продолжал строчить ей длиннейшие послания, но в ответ — ни слова. Что стряслось? Почему? На душе у меня было так тяжко, тоскливо, что я, как ни старался, не мог скрыть свое состояние от других. Роза, Борис Касаткин, Коля Сорокин и Алексей подбадривали меня; были и такие ребята, что подначивали, язвили. Может, Лена заболела? Я решил выяснить все на месте и однажды после уроков поехал в Ленинград.
Дом, в котором жила теперь Лена, стоял на Обводном канале, вблизи Клинского рынка. Добрался я по адресу без особого труда, но волновался страшно. Поднявшись на шестой этаж, я увидел на двери перечисление несметного количества фамилий с указанием, к кому сколько раз надо дергать за ручку дверного звонка. Фамилии Лениной мамы я не знал и потому топтался в нерешительности перед дверью.
— Ты кого здесь ждешь? — услышал я за своей спиной звонкий голос.
Я оглянулся и увидел мальчишку своего возраста, дружелюбно рассматривавшего меня.
— Понимаешь, здесь вот какое дело, — начал я. — Лена наша из детдома сюда переехала жить, вот я к ней от ребят и приехал. Вроде бы навестить.
— Понятно, — нараспев протянул мальчишка и дернул пять раз за ручку звонка. — Сейчас увидишь свою Ленку.
Дверь открылась, и на пороге появилась Ленина мама. Я сразу узнал ее. Она была в пестреньком капоте, небрежно причесана.
— К вам, тетя Варя, то есть к Лене, из детдома представитель приехал, — солидно сказал парнишка и, не проявляя любопытства к дальнейшему развитию событий, сбежал вниз по лестнице.
— Ты Саша?
— Да, я самый.
— Лены дома нет, но это ничего, ты проходи, пожалуйста.
Я старательно вытер подошвы ботинок о влажную тряпку, что лежала перед дверью, и вошел. Тетя Варя закрыла входную дверь и повела меня по длинному полутемному коридору. В самом его конце открыла справа дверь, и я оказался в небольшой уютной комнате.
— Вот здесь мы и живем с дочкой Леночкой, — приветливо сказала тетя Варя. — Снимай пальто и шапку, располагайся, будем чай пить.
Я хорошо подготовился к поездке в Ленинград, отутюжил брюки, наваксил ботинки, поэтому разделся без стеснения, сел.
— А Лена где?
— Лена с ребятами в клубе спектакль репетирует, вернется поздно. Я за ней потом пойду.
— Значит, я попал не вовремя? Может, мне дойти до клуба? Какой там адрес-то?
Я поднялся со стула. Больше мне с тетей Варей говорить было не о чем, и я собрался уходить.
— Куда спешишь? Погоди, поговорим.
Я остался. Тетя Варя принесла с кухни чайник, стала потчевать меня булкой с маслом и колбасой и осторожно заговорила о том, что Лена, получая письма из детдома, нервничает, а то и плачет: переживает.
— Я уж подруг ее просила пока ке писать, не тревожить. Друзья теперь у нее новые и тяжело ей, моей милой. Привыкает все. — Ткачиха глянула на меня как-то сбоку, словно проверяя, какое впечатление произвели ее слова. Вздохнула и скороговоркой, менее внятно, закончила — Учиться вам, ребятки, надобно… Еще несмышленые. Утвердитесь сперва в жизни, а тогда уж сами во всем разберетесь.
Было видно, что тетя Варя сама волнуется.
Я слушал молча, не возражал, но в душе у меня поднялась целая буря. Неужели моя Лена сама не захотела со мной переписываться? Или приемная мать просто хочет, чтобы она скорее забыла прошлое?
— Мальчик ты, я вижу, умный, — продолжала ткачиха. — Поймешь. Вот так-то, сердечный. Да чего торопишься?
Я уже встал, надел шапку.
Она поспешно взяла со стола кусок колбасы, булку, стала совать мне. Я решительно отказался.
«Вот это проведал, — бормотал я, шагая на вокзал. — Выпроводили…»
У меня мелькнула мысль подождать Лену где-нибудь за углом дома, однако обида и уязвленная гордость не позволили этого сделать. «Она не маленькая, захотела б — написала». В душе-то я понимал, что девочка не могла ссориться с приемной матерью, да уж слишком во мне все кипело.
На следующий день я отправил Лене из детдома злое письмо. Ответ получил не от нее, а от тети Вари. Ткачиха писала, что нельзя обижать Лену, что если Лена мне дорога, то я все пойму. Значит, письма «дочки» проверялись.
Что мне оставалось делать? Я решил ждать.
Еще весной, задолго до разоблачения Степки Филина на общем собрании, в городе обворовали квартиру крупного нэпмана Фионова, отца нашего ученика Васьки. Об этой истории было много разговоров. Конечно, наши ребята интересовались: сколько хапнули? Чего именно? Отвечал нам Васька подробно, он стал героем дня: оказывается, утащили енотовую шубу деда, несколько костюмов, отрез бархата, столовое серебро.