Детский мир (сборник)

Карл сейчас же привалился к ее неровной поверхности и, держась обеими перепачканными руками за грудь, шумно выдохнул, по–моему, даже синея от ненависти:

— Ну, Радикулит, сволочь поганая!.. Видел у него какой камень? Ну, я его подловлю как–нибудь — один на один!.. Ну допрыгается… Я его разукрашу!.. — а затем, обтерев лицо и стряхнув с руки крупные капли пота, неожиданно обратил ко мне черные, близко посаженные глаза, загоревшиеся вниманием и странно остановившиеся. — Слушай, у меня тут к тебе… такой разговор… Вот твой онкель* Франц… Ты его… давно видел?..

— Давно, — ответил я, мгновенно насторожившись.

— Ну и как он?.. Чем сейчас занимается?..

— Откуда я знаю…

— Но вы… в общем… поддерживаете с ним какие–то отношения?..

— Никаких отношений! — жестко отрезал я.

— А бывает, что он… появляется у вас на квартире?..

— Очень редко.

— А почему?

— Мать его совершенно не переносит.

— А на днях он… случайно… не заходил?

— Да, вроде бы, нет… А в чем, собственно, дело? — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — * онкель(немецк.) - дядя.

Честно говоря, мне эти вопросы не нравились. Карл, однако, и не думал мне ничего объяснять — лишь прищурился и вдруг стал удивительно похож на Старого Томаса.

Тоже — явно себе на уме, и тоже — сдержанно–сосредоточенный.

— Да так, собственно, ни в чем, — сказал он, не сводя с меня испытующих внимательных глаз. — Ерунда. Я просто поинтересовался. — И добавил, как будто выяснив все, что ему было нужно. — Ладно. Я, пожалуй, почапаю. Извини. Мать, слышишь, волнуется…

И действительно, из большого двора, от которого мы были отделены пристройками и сараями, доносился зовущий, тревожный, все более нервный и раздраженный голос:

— Карлуша–а–а!..

Тон его находился, по–моему, на грани срыва.

— Ну, пока, — задумчиво сказал Карл.

Изогнувшись всем телом, точно лисица, он без шороха просочился сквозь угловатую щель гаража, в верхней части которой опасно торчала изломанная арматура, и я сразу услышал, как фрау Марта, видимо, всплеснув своими сильными натруженными руками, укоризненно и вместе с тем обрадованно проговорила:

— Где ты бродишь, Карлуша, я вся тут испереживалась… Да, ладно, мама… — раздавалось в ответ недовольное бурчание Карла… То есть, что значит «ладно»? После того, что случилось?.. Мама! Я всего на одну минутку… На минутку?.. С ребятами заболтался… Ну, Карлуша, ну я тебя умоляю… Да, ладно, мама!.. Карлуша!..

Голоса затихали, по–видимому, удаляясь к парадной.

И вдруг — бывают же такие невероятные совпадения! только я облегченно вздохнул и только уже повернулся, чтобы уйти, потому что надеялся все–таки отыскать Елену, которая где–то прогуливалась, как осевшая дверь сарая, расположенного в дальнем конце двора, неожиданно скрипнув, на одно мгновение приоткрылась, а из темного его, загадочного дровяного нутра, совершенно внезапно выскользнул онкель Франц, собственной неприятной персоной, и, накинув на петли замок, который отчетливо щелкнул, замерев в позе зверя, приготовившегося к прыжку, начал быстро и, видимо, очень тщательно оглядывать двор, судя по всему, проверяя — нет ли здесь посторонних.

Меня он не видел, потому что я находился за двумя корявыми сросшимися тополями, но я–то сам видел его отлично: жирноватые длинные волосы, наверное, не стриженные несколько месяцев, кожаная черная куртка, какие носят мотоциклисты, хищное, немного подергивающееся лицо с противной усмешечкой, — в общем, сомнений у меня не оставалось, это был именно онкель Франц, можно сказать, в натуре, я даже чуть было не окликнул его, помахав рукой, но какое–то внутреннее болезненное ощущение подсказало мне, что этого делать не стоит, и я лишь, прижимаясь к стволам деревьев, которые меня полностью закрывали, притаившись и боясь пошевелить хотя бы мизинцем, потрясенно смотрел, как он цепко ощупывает различные закоулки своими быстрыми, похожими на крысиные, глазками, как он усмехается чуть заметно, видимо, считая, что здесь — все в порядке, как он вслед за этим проскальзывает в извилистый узкий проход, ведущий на соседнюю улицу, и как он, оглянувшись в последний раз, исчезает — чтобы снова пропасть и появиться, быть может, только через полгода.

В общем, дыхание я перевел — когда убедился, что он уже не вернется.

А потом сразу же, подгоняемый смутным, но очень нехорошим предчувствием, очутился у двери сарая, скрепленной по нижнему краю широкими досками, и чуть согнутым ржавым гвоздем открыв амбарный замок, для которого ключа вовсе не требовалось, с замирающим сердцем проник в тихую, пахнущую старым деревом, спокойную темноту.