Детский поезд

Я прижимаю камертон к деке и тут же чувствую дрожь: от кончиков пальцев она проникает в руку и уже по ней поднимается до самого затылка, будто я снова выкрутил лампочку из ночника на маминой тумбочке и меня ударило током. «Так тебе и надо, – сказала тогда мама, – а если разобьёшь, ещё наподдам». Но только эта дрожь приятная, радостная.

Приходит время перекусить, а я и проголодаться не успел. Альчиде наливает себе стакан красного вина, мы садимся за стол друг напротив друга и едим, как двое взрослых. Он говорит, мол, отец его ремеслу не учил, всё сам. Отец фермером был, и он тоже землю любит, но музыку любит больше и слух у него хороший. А я вот про отца ничего не знаю, но думаю, что хочу заниматься музыкой – как подрасту, конечно.

Инструменты в мастерскую привозят не только из Модены, но и из соседних городов. Привозят и оставляют, а Альчиде сидит себе за верстаком и чинит потихоньку. Хорошо у него в мастерской. Мне даже начинает казаться, будто я тоже сломанный инструмент и он меня починит, а потом вернёт туда, откуда привезли.

– Смотри, – говорит Альчиде, – вот гитара, вот тромбон, вот флейта, вот труба, вот кларнет. На чём хочешь попробовать?

– А скрипка есть? – уточняю я, поскольку Каролина, моя подруга из музыкальной школы, именно на ней и играла.

– Скрипка – это тебе пока сложновато. Давай-ка, – он сажает меня на стул перед пианино и показывает, как нажимать на клавиши, чтобы вышли семь уже известных мне нот. Я пробую снова и снова, потом начинаю добавлять другие ноты, совсем как цифры, и звуков становится бесконечное множество. Я даже успеваю представить себя дирижёром, навроде того, которого видел в театре, куда мы с Каролиной пару раз пробирались во время репетиции.

Дон Альчиде хлопает, я встаю, раскланиваюсь, и тут входит дама в мехах.

– Здравствуйте, синьора Ринальди.

– Добрый день, синьор Бенвенути. Смотрю, сегодня вам сынок помогает? Похож на вас.

Мы с Альчиде смущённо переглядываемся: а ведь и правда, оба рыжие.

– Не зря я велел звать меня папой! Вот и синьора Ринальди подтвердит. – Он уходит куда-то в глубину склада и уже оттуда добавляет: – Нет, синьора, это не мой сын, просто погостит здесь немного. Но для нас с Розой он такой же родной, как и остальные мальчишки.

Я остаюсь наедине с синьорой Ринальди.

– У Розы ведь родственники где-то в Сассуоло, если не ошибаюсь? Ты оттуда приехал?

– Нет, синьора, меня на поезде привезли. На детском поезде.

Альчиде, вернувшись, кладёт на верстак скрипку, и я сразу вспоминаю о Каролине, о её мозолистых, изрезанных струнами кончиках пальцев.

– Я тут всю фурнитуру заменил, – тем временем объясняет Альчиде синьоре Ринальди.

Синьора надевает очки и начинает вертеть скрипку в руках: то с одной стороны заглянет, то с другой, то струны пощиплет – проверяет, хорошо ли сделана работа, нет ли где брака. Наконец, убедившись, что всё в порядке, благодарит Альчиде и, сдвинув очки на кончик носа, переводит взгляд на меня – тоже изучает, как инструмент: вдруг я бракованный?

– Бедные малютки… Привезти их сюда… Сколько часов в вагоне, сплошные неудобства… А потом, когда эти чудесные каникулы закончатся, им придётся вернуться к тому же нищенскому существованию… Разве не лучше было бы дать их семьям денег, а не тащить сюда детей? – и она, печально улыбнувшись, даёт мне монетку.

Альчиде встаёт сзади, кладёт руки мне на плечи. Сжимает крепко, но молчит.

– Впрочем, – продолжает синьора Ринальди, – это всё-таки лучше, чем ничего. Хотя бы ремеслу выучишься. Ты чем хочешь заняться, когда вырастешь? Тоже станешь музыкальные инструменты чинить?

Рука Альчиде давит мне на плечо, словно вжимая в пол, и я вдруг осознаю, что этой руке, такой лёгкой в работе с инструментами, вполне хватает тяжести, чтобы удержать меня на месте и не дать сбежать. Синьора тем временем берёт скрипку и уже собирается уходить.

– Нет, – отвечаю я наконец. – Не хочу я чинить инструменты, когда вырасту.

Пальцы Альчиде, как каменные, по-прежнему сжимают мои плечи, а сам он, присев рядом, мне в лицо всматривается, будто впервые видит.

– Ах, вот как? – удивляется синьора. – И чем же ты тогда хочешь заниматься?

– Играть на них хочу. Чтобы люди деньги платили за то, чтобы меня послушать.

Я возвращаю ей монетку, и синьора, не произнеся больше ни слова, уходит. А я наконец снова чувствую себя Нобелем, как в нашем переулке.

20

Роза испекла пирог с лимонным кремом, раскатала тесто на домашнюю пиццу с салями и сыром. Сказала, для Риво и Люцио то же самое готовит, когда они именинники.

– А у тебя обычно что бывает на день рождения?