Детское время или "маленькая" проблема (СИ)

Если первую часть своей речи Мустанг едва ли не прорычал, то на второй его голос выровнялся и звучал совершенно иначе. Мягко и обеспокоенно. Почти также он говорил с ним в больнице, когда он пришёл в себя. Эдвард опустил глаза вниз, сосредоточенно разглядывая редкий узор пододеяльника, не находя в себе мужества хотя бы кивнуть. Казалась глупой собственная реакция на этот сон, на всё случившееся — разве он не должен радоваться и благодарить Небеса за успешное преобразование, за возвращённое брату тело и за свои руку и ногу? Нынешнее наказание за трансмутацию человека было куда мягче, чем должно было быть. По сути, это и наказанием назвать-то было нельзя: им вернули отобранное, взяв взамен способности к алхимии, а превращение в ребёнка вообще можно было считать милостиво предоставленным шансом на прошедшее незамеченным детство. Он должен был радоваться, а не реветь в ночи в доме бывшего начальника (который, хоть они и не ладили, согласился забрать его к себе, чтобы только не отдавать в детский дом), не давая спать ни себе, ни ему. Эдвард подтянул ноги к груди, старательно подавляя в себе слёзы, не желая показаться полковнику ещё более жалким, чем уже был. Было тошно от собственной беспомощности, от жалости к себе, от разбившихся вдребезги надежд. Было больно.

— Всё хорошо, Стальной. Эд, всё хорошо.

Мальчишка зажмурился, когда его вдруг сильно сжали в объятиях. На мгновение промелькнуло желание сдаться и позволить себе побыть слабым.

«Это неправильно!»

— Отстань! Оставь меня в покое! — Слёзы каким-то образом ещё удавалось сдерживать, а сжавшиеся в кулаки руки молотили по грудной клетке и предплечьям мужчины, вынуждая отпустить. Рой отстранился в явном смятении, прокручивая в мыслях свои действия и слова в попытке понять, что сделал не так, но идей на этот счёт не было.

«Всё это неправильно!»

— Убирайся прочь! — под руку попалась подушка, которой он запустил в командира, желая донести до него желание остаться в одиночестве. Мустанг ничем не мог помочь, да и если бы даже мог — не с ним Стальной алхимик желал бы обсуждать что-то столь смущающее. Хотя, других кандидатов на роль утешителя тоже не было. Но всё это казалось не важным. Мысли перемешались, воспоминания и обрывки сна сбились в одну большую кучу, вызывая ещё больше отрицательных эмоций и совершенно не успокаивая. — Это из-за тебя всё! Я заплатил слишком много, чтобы быть разделённым с братом и Винри! Пусть я теперь ребенок, но ты не имел права так поступать со мной, я должен был пойти с ними!

— Эд, успокойся, — мужчина схватил его за запястья, не позволяя дальше швыряться попавшими под руку вещами, прерывая бесконечные размахивания руками, — я не знаю, что тебе приснилось, но это всё не…

— Заткнись, ты, ублюдок! Я тебя ненавижу, ненавижу! Ты притащил меня сюда, чтобы помыкать и смеяться надо мной, тебе ведь на самом деле плевать на меня! — Элрик почувствовал неожиданное удовлетворение, когда Рой отшатнулся от него словно получив кулаком в солнечное сплетение. Чёрные глаза прищурились, на миг блеснув болью, но эмоции быстро скрылись за маской профессиональной невозмутимости: этому полезнейшему умению Мустанг научился во время ишварской кампании, когда дать волю чувствам значило сделать себя удобной мишенью для повстанцев. А жить хотелось очень.

Пятилетний ребёнок с недетской злобой в глазах заставил полковника послушно попятиться к двери гостевой комнаты, выставив руки в примирительном жесте из нежелания продолжать эскалацию конфликта. Рой просто надеялся, что это не выглядело для Стального как бегство, в противном случае, он бы потерял ту оставшуюся сотую долю уважения, что ещё — он надеялся — осталась внутри ребёнка. Не хотелось верить, что Элрик действительно был такого о нём мнения, наверняка сказался кошмар, но твёрдой уверенности не было. Всё же, будучи подростком, Эдвард всегда отзывался о своём командире самыми нелестными словами, а ещё они постоянно спорили, что вряд ли можно было назвать дружескими отношениями.

«Хоть он и позвал меня на эту трансмутацию, это было лишь потому, что я единственный из ближайших алхимиков, знающих его секрет о человеческом преобразовании. Не считая его учителя и майора Армстронга. Но первую он искренне боится, а со вторым связываться — проблем после не оберешься. Да, наверное, это было вовсе не доверие». — Офицер опустил глаза в пол, чувствуя себя полностью разбитым и, отчего-то, виноватым. Он не сделал ровным счётом ничего плохого, но уверенность Эда, что случившееся — именно его вина, каким-то образом передалась и ему, отчего сердце неприятно защемило.

— Прости, пожалуйста, я ничего такого не хотел.

— Уж лучше бы забрали в детдом, чем быть здесь. — Мустанг на мгновение замер, услышав приглушённое бормотание в подушку, когда уже почти закрыл за собой дверь. Он не ослышался? Элрик сказал это рвано, между всхлипами, а потому гарантии не было, но, неужели?

«Я тебя ненавижу, ненавижу!»