Децл

Пашка не помнил, как оказался около своего дома. Он удивленно разглядывал встречавших его людей. Пашкин отец непривычно и как-то неловко приобнимал Пашкину мать. Соседские дед с бабкой, которые в это время обычно спят, теперь ежились у подъездной двери, не по погоде распахнутой настежь. Рядом с ними стояли сельский староста и незнакомый Пашке мужчина без шапки. Безшапочный о чем-то негромко спрашивал стариков, те ему охотно отвечали. Поодаль на лавочке, переминаясь и покачиваясь, сидел юродивый Юрка. Он то и дело косился в сторону оврага, где среди темно-серой размытости, угадывались хлебные очертания уазика. За стеклом "буханки" вспыхивал сигаретный светлячок.

— Сынок, — встревожено улыбнулась Пашкина мама.

Безшапочный замолчал, скользнув по Пашке водянистым взглядом.

— Здарова, Паха, — привстав с лавочки, нервно хихикнул юродивый Юрка.

— Пашка. Сосед, — пояснила бесшапочному бабка, — сын Лены и Кости, — кивнула она головой в сторону Пашкиных родителей.

Бесшапочный что-то хотел спросить, но передумал.

— Тут прописан, — промонотонил староста, — учится в городе, — ответил он молчанию бесшапочного.

Хлопнула дверь уазика. Светлячок полетел в снег. Машина нехотя завелась, высморкавшись из запотевших окон мутно-зеленым светом.

— Ты чего расстеганый, — нахмурилась на Пашку мама, — заболеешь ведь. Бежал что ли?

Пашка кивнул.

— Ладно, мать, ты это, — шагнул к Пашке отец, — потом будешь, — откашлялся он в кулак.

Вдалеке залаяла собака, заразив тявкающей бранью поселковых Бимо-Рэксов.

— Пашка-убегашка, — негромко прыснул юродивый.

Он перестал покачиваться и весело наблюдал за Пашкой.

— Слышь, Юрка, — хрипнул Пашкин отец, — шел бы ты домой. Сегодня наливать не будут.

— Не будут, не буут, неуут. — обиженно забурчал Юрка. — Шел я лесом просеком, — поднимаясь запел он, — нашел манду с волосиком, — кланяясь попятился юродивый, — прогулялся с ней разок, — посмотрел он хитро на Пашку, — кинул в печь и наутек, — в голос рассмеялся Юрка.

Юродивый подмигнул Пашке и пританцовывая пошел прочь.

— Тут малой, это, — отец повел побледневшего Пашку в сторону, — беда вышла со Славкой, с Децлом. Я… В овраге нашем я его нашел, короче, — он посмотрел в сторону уазика. — Я на колодец хотел, — тер отец переносицу, — смотрю, следы с тропинки вбок… — он замолчал. — Я туда, а там… В общем замерз Децл. Кувыркнулся походу пьяный в канаву да там и уснул… Я его поднимать, а он уже ледышка. Метров двадцать до дому не дошел… Ты че дрожишь-то? — поморщился отец. — Права мамка, запахнись давай. — он подтянул Пашке пальто. — Ментов вызвали, — махнул он головой на безшапочного, — погрузили вон Славку в "буханку". Сейчас в город с ними поеду, там надо…

Пашка уже не слушал. Он бежал к машине. Он рывком распахнул задние двери уазика, опорожнив на себя КУДАхтающую ругню водителя. Свет и сигаретный дым ударили Пашке в глаза.

Внутренности "буханки", обшитые коричнево-ржавым потрескавшимся дерматином, были похожи на воспаленное ангиной горло. В центре горла, землистого цвета языком, провисали военные носилки. На носилках лежал человек. Уазиковская пасть жрала человека с головы, поэтому его лицо терялось в глубине буханочной гортани. Пашка скользнул взглядом по советским ватникам, по пятнистому синтетическому бушлату и уперся в заострившийся серый нос. Радиоактивный свет старательно смывал с мертвого лица последние следы жизни. Пороховые точки, еще в детстве застрявшие на щеках от взрыва патрона, теперь расплылись по ним черными кляксами. Никулиновская смешливость обвисла складками кожи, словно надорванная с карниза штора. Ввалившийся рот скалился латунью коронок. Казалось, земля уже всасывает в себя мертвое тело, которое при жизни наплевательски противилось ее гравитации.

Пашка смотрел на Децла, как смотрят на постаревших актеров кино. Это все еще был он, дядя Слава. Пашкин сосед. Кореш. Веселый алкоголик-жизнефил, который ради соседского пацана, умер в этот вечер дважды.

— Паха! Па-ха, — тащил отец Пашку от машины, — ты чего так? А? — встряхивал он сына за плечи, — ты это, ну-ка, успокойся давай, — он вел его к подъезду. — Нормально все. Че ты? Все там будем, — притянул он сына к себе. — Давай в дом. Умойся там, чаю попей, а я пока в город мотанусь. Хорошо? — отец заглянул Пашке в глаза.

Пашка кивнул.

— Ну вот и отлично, — обрадовался отец, — и это, — залез он рукой в карман, — я когда Децла-то поднимал, — тащил он из кармана кулак, — выпало у него, — разжал отец пальцы, — твоя же? — протянул он Пашке ладонь.

Пашка несколько раз моргнул, но предмет никуда не исчез. Среди трещин отцовских мазолей, виляя лакончно-насмешлевым хвостом гравировки, лежала Пашкина неЗипа "ПАШВАСЬ".

***

Весна. Вторая декада овнорождения. Пахнет скорой Пасхой и паленой травой.