Детство

Для нас 17 Мая оставалось главным праздником летнего периода, таким же важным, как зимой Рождество. В школе мы пели: «Мы вместе — целая страна», «Красный, синий, белый — Норвегии цвета». И «Да, мы любим эту землю»[31]. Слушали на уроке рассказ про Хенрика Вергеланна и про то, что произошло в Эйдсволле в 1814 году. Во всех домах извлекались на свет ленты, и флаги, и все имеющиеся флейты, свистульки и дудочки. Когда наступал этот день, на всех флагштоках поднимались флаги, и с раннего утра все семьи выходили на улицу в бюнадах[32], иногда, если было холодно или шел дождь, сверху надевали пальто, дети выбегали с флажками, многие несли инструменты в футлярах, так как среди наших соседей было немало таких, кто играл в духовом оркестре, — эти вместо бюнада шли в форме, а в бюнад переодевались потом. Форма духового оркестра трумёйской школы состояла из горчичного цвета куртки, черных брюк с белыми лампасами и черной фуражки, похожей на головной убор иностранного легиона. Вся грудь у них была увешана медалями, завоеванными на бесчисленных конкурсах, в которых они принимали участие. Из всех дворов на дорогу выезжали машины, направляясь в город, и парковались подальше от центра: к нему отовсюду устремлялось столько народу, что еще задолго до начала шествия все улицы уже были забиты людьми. А шествие — это были мы. Мы выстраивались на Тюхолмене под флагом начальной школы Саннеса и с гордостью шагали под ним бесконечно длинной колонной, которая состояла не только из арендальских школьников, но и учащихся всех окрестных поселков. Нам предстояло пройти так двумя рядами по всем улицам города мимо целого моря людей, за которым приходилось внимательно следить, чтобы углядеть там своих родителей и помахать им рукой, когда они будут тебя снимать, а это могло произойти в самый неожиданный момент.

То 17 Мая стало для меня совсем не таким, как все прежние. Когда мы встали, на улице шел дождь, и меня это расстроило, потому что придется надевать сверху непромокаемый костюм, а у меня были новые голубые джинсы «Левайс», белоснежные теннисные ботинки «Треторн» и коротенькая серовато-белая куртка. Особенно мне нравились джинсы. Со стороны верхних домов то и дело раздавались протяжные, жалобные звуки дуделок, которыми забавлялась малышня. Хлопали дверцы автомобилей, люди громко переговаривались в садах; царила атмосфера напряженного ожидания. Когда мы подошли к месту сбора на Тюхолмене, с неба не переставая, равномерно и упорно, лил дождь, там мы узнали, что в шествии будем идти бок о бок с классом из Ролигхедена. С некоторыми из них я играл в футбол, но большинство лиц были мне незнакомы.

Одна девочка обернулась и посмотрела на меня.

У нее были белокурые, волнистые волосы, большие голубые глаза, и она мне улыбнулась.

Я не стал улыбаться в ответ, но она все равно не отвела взгляд, а затем опять отвернулась.

Шествие тронулось с места. Где-то далеко впереди заиграл духовой оркестр. Один из учителей затянул песню, мы подхватили. Прошагав минут двадцать, ребята, особенно мальчики, начали терять терпение, стали хохотать и шалить, кто-то первым задрал флажком юбку какой-то девочке, другие последовали его примеру, передо мной оказалась та светловолосая, к счастью, я был не один, рядом шел Даг Магне, так что я был не просто я, а часть большого целого. Я поддел флажком подол ее юбки и приподнял, она обернулась, одной рукой опустила юбку и крикнула: «Перестань!» Но глаза ее, смотревшие на меня, улыбались.

Я проделал то же самое с другими девочками, чтобы никто ничего не подумал, и снова стал приставать к ней.

— Так нельзя! Перестань! — сказала она на этот раз, отскакивая от меня. — Ты прямо как маленький!

Может быть, она правда сердится?

Прошло несколько секунд. Она снова обернулась с улыбкой. Улыбнулась мельком. Но этого было достаточно — она не сердится и не думает, что я веду себя как маленький.

Она ведь как будто говорит на эстланнском диалекте?

Так она не здешняя? Приехала к кому-то погостить?

В таком случае я больше никогда ее не увижу.

Какая ерунда! Приехавшие в гости не участвуют в школьном шествии!

Тут вдруг я вспомнил про флажок в руке и поднял его вверх. В прошлом году папа сердился на меня за то, что флаг болтался у меня где-то внизу, когда я проходил мимо него.

Даг Магне заулыбался во весь рот. Сверкнула вспышка. Его родители стояли в самом первом ряду. Их трудно было узнать, выходной наряд делал их непохожими на себя.

Я снова взглянул на девочку. Она была невысокого роста, одета в розовую куртку, голубенькую юбку и тонкие белые колготки. Волосы у нее были волнистые, носик маленький, большой рот, а на подбородке — ямочка.

У меня заныло в животе.

Когда она оборачивалась, чтобы опустить юбку, я заметил, что у нее большая грудь, потому что куртка была расстегнута, а под ней виднелся тонкий белый свитер.

Боже милостивый! Сделай так, чтобы мы с ней были вместе!

— Ау, Карл Уве! — послышался вдруг откуда-то мамин голос.