Детство комика. Хочу домой!

Один человек из миллиона умирает от того, что за свою жизнь съел сто говяжьих бифштексов.

Стоит подумать об этом среди всей этой болтовни об опасностях ядерной энергии.

Есть цифры, свидетельствующие о том, сколь опасно выпивать по стакану лимонада в день. Есть данные о том, сколько людей умерло, переев венских булочек.

Нам повезло, что ученые умеют сопоставлять факты.

Например, холостякам нечего и думать о том, чтобы прожить такую же долгую жизнь, как женатым. (Может, это из-за того, что одинокое мытье посуды и уборка отнимают так много сил?) Курильщики укорачивают свою жизнь на три года. И вот интересно: сбила ли бы машина дядю Торстена на три года позже, если бы он упрямо не выкуривал каждый раз по сигарете после обеда?

Я не ищу приключений. Я не Индиана Джонс. Когда мне хочется приключений, я ем бифштекс. А потом долго прислушиваюсь к собственным ощущениям, чтобы констатировать: на этот раз пронесло.

27

Рут пылесосит пол. «Охей, оха», — напевает она. Спина болит, но кто-то ведь должен пылесосить. Она следует правилу слоновьих ног: когда у ног фарфоровых слоников скапливаются комки пыли, пора вытаскивать пылесос, как бы ни болела спина.

Даниель и Шарлотта сидят в своих комнатах, зажав уши. Они знают, что им следует помочь, но ждут, когда пылесос умолкнет.

Рут протирает все предметы влажной тряпкой. Она напевает: «Охей, оха!» Рут благодарна вещам. Они держат ее в этом мире. Они — ее маяки, ее спасательные круги, за которые можно уцепиться: проигрыватель, шоколадка, стеариновая свеча, полотенца, алебастровая пепельница, фарфоровые слоники.

Она населила свой мир вещами и нарекла: алебастровая пепельница. Пока алебастровая пепельница остается алебастровой пепельницей, Рут может быть спокойна.

Иногда у Рут появляется желание разбить хрустальную вазу, которая досталась ей в наследство от тетки, искромсать блузки и выбросить проигрыватель в окно.

И закричать: нам нужно достучаться друг до друга! Мы должны разорвать эту завесу лжи!

Но Рут знает, что вещи не лгут. Лгут люди. Человек есть дефект. Рут считает, что всем следовало бы стремиться стать такими же совершенными, как вещи.

Вещи немы. Они упорядоченны, знают свое место и цену. Вещи держат Рут в этом мире. Это их главная функция.

То же и с повседневными делами. Если бы у Рут не было утренней газеты, мытья посуды после обеда или Даниеля, которого нужно забрать из продленки, — она бы точно сошла с ума.

Если не придет утренняя газета — она сойдет с ума.

Если разделочный стол зарастет жирной грязью — она сойдет с ума.

Если Даниеля не окажется в продленке, когда она придет за ним…

— Даниель — кто это? — спросит воспитатель.

И тогда она сойдет с ума.

Рут никогда не понимала людей с проблемами; по ее разумению, ты сам выбираешь, иметь тебе проблемы или нет. Но Рут — отзывчивый человек, она никого не осуждает. Наоборот, она шлет открытки с сочувственными словами своим заваленным проблемами знакомым. На открытках посреди цветочных гирлянд — маленькие изречения. «Today is the first day of the rest of your life»[59]. Или: «Путь длиной в сотни миль начинается с первого шага». Или: «Не жалуйся на темноту, просто зажги свечу» (это тому, кто размышляет о самоубийстве).

«Таким образом я дарю людям радость, — думает Рут, — ведь мудрое слово — лучший багаж в дороге».

Рут топает по миру, не имея представления о том, что же она видит вокруг.

Какой большой! — думает она о слоне. Какая большая! — думает она о Какнестурнет[60]. И идет себе дальше.

Португальский язык — чушь. Какнестурнет — тоже. Зато ее фарфоровые слоники — просто прелесть. Поэтому они и украшают полку из красного дерева в гостиной. Рут не знает, кто и зачем их сделал. Они все равно прелесть.

Ага, сказала она, впервые увидев скотный двор. Ага, сказала она, посетив Колизей в Риме. Ага, сказала она, стоя перед священником.

Когда Рут выезжает за границу, ей постоянно не хватает времени. Музеи, церкви, короли, памятники — у других от всего этого дух захватывает, она же из-за всего этого натирает себе ноги. Кроме того, Рут начинает беситься, подумав о том, что она потратила целое состояние, чтобы увидеть всю эту ерунду.