Детство комика. Хочу домой!

Несколько лет перед тем, как переехать к Вернеру, Ракель провела перед телефонным аппаратом, ожидая, что позвонит Вернер. Единственной ее гордостью в их отношениях было то, что она уж, конечно, не собиралась звонить ему чаще, чем он сам. Из принципа.

Вот Ракель и сидела в своей темной квартире и ждала, что зазвонит телефон. Сама она перезвонила всем, кого только помнила. Никто не хотел с ней говорить.

Они шептали: «Если это Ракель, то меня нет дома».

Ракель тащит телефон в гостиную. Если Вернеру ее не хватает, то он позвонит. Просто надо набраться терпения.

Она сидит и считает свои пальцы. Их всегда оказывается ровно десять — сколько не пересчитывай.

Пепельница полна окурков и обгорелых спичек, ее желудок — кислоты.

«Я не хочу сегодня вечером смотреть телевизор. И вчера не хотела. Я уже все пересмотрела. Все программы — ожидая неприхода Вернера. Наконец мои глаза не выдерживали. И я выключала его. Впрочем, последняя программа уже и так закончилась. Ж-ж-ж, этот глупый телевизор жужжит, как муха».

Вместо телевизора Ракель включает радио в надежде на ночной эфир Алисии. Алисия — красивое имя для сестры. Гораздо красивее, чем Рут.

— Нет, — вздыхает Ракель, — он не позвонит. Наверное, радуется там сидит, а про телефон даже не вспоминает. Надо попробовать заснуть. А что еще остается.

Если укрыться плащом с головой, то можно вообразить, что ты куколка и медленно превращаешься в бабочку с тяжелыми серыми крыльями.

Траурница на диване у сестры.

Он не позвонит.

40

Игрушечный телефон звонит. Третий отрывок в серии из тринадцати. Потом пятый. Потом второй. Слышится скрежет лифта. Ночь твоя, твоя! Так поет мальчик. Так шепчет женщина.

Смотри — при вечернем свете даже гравий отбрасывает длинные тени!

Звонит игрушечный телефон.

На берегу кто-то поднял автомобильную покрышку, выброшенную на сушу прибоем, кто-то подпер ее доской. И вот она стоит, как тайный знак для кого-то там, снаружи.

Приходи же!

Приходи, Большая Медведица, Полярная звезда, Андромеда, Сириус, утренний свет — приходи!

И прекрасное, и безобразное, и все воспоминания о нем, которые я любила, и воспоминания о минуте, когда я закричала:

— Прочь из моей жизни, ненавижу тебя!

Он — Большая Медведица, Полярная звезда, он далек, как исчезающий мираж, — и я скольжу, я несусь, я падаю — река несет меня прочь.

Ночь твоя! Так поет мальчик. Так шепчет женщина. Кто-то стирает знак. Покрышки нет. Волны накатывают на берег, смывают следы, а я бегаю вдоль берега и пытаюсь вернуть то, что было.

Та минута, когда я закричала… Вырви за это мой язык!

Дует ветер, плывут тучи. Я бреду по тундре. Любовь бросает меня к птицам, к рыбам бросает меня. Любовь бушует во мне.

Трава желтая. Можжевельник зеленый. Такие длинные тени. Ветер сорвал цветки вереска. Как мерзнут ноги. Уже поздно ходить босиком. А я как думала?

Ветер впивается в тело мое.

Он больше не любит меня. Вот в чем разница между летом и осенью.

Я бы никогда не возвращалась назад. Но я так скучала.

В море покачивается игрушечный телефон. Он звонит. Он звонит.

Потом тонет.

41

И Рут лежит без сна этой ночью, и у нее кружится голова от возбуждения и беспокойства.

«А я что говорила! Сто раз говорила, но она и слушать не хотела! Не хотела! Меня никто не слушает, пока не становится слишком поздно. Она перла себе дальше, она продала все, что у нее было, чтобы переехать к тому, кого ей в придачу чуть ли не пришлось содержать. Да, ну и заварила она кашу, несчастная девчонка. Она хотела сжечь мосты. А я ведь предупреждала ее, но что получила в ответ? Ни капли благодарности! Ей вообще-то следует винить только себя, но она никогда не умела отвечать за свои поступки, никогда. Ее нужно жалеть, мы должны ее жалеть! Пусть остается здесь — не чужая все-таки, но я потребую следовать правилам нашего дома, какой бы бо-гем-ной она себя ни воображала. Гостиная должна функционировать как гостиная, хоть она и живет там. Там мы собираемся, смотрим телевизор, общаемся. И она ведь курит, дым впитывается в ткань, а у меня нет времени стирать гардины и чистить ковры дни напролет. Пусть Ракель чувствует себя членом семьи. Скажите, много ли сестер, которые распахнули бы двери дома настежь, как я? Может, мы вместе будем готовить по утрам. Ей будет приятно, она почувствует, что приносит пользу и участвует в нашей жизни. Да, так и сделаем. Так и будет. О близких надо заботиться».

42

Сказано — сделано. На следующий день за обедом, когда все в сборе и каждый положил себе котлет, поджаренных Рут, круглых, сочных, и подлил соуса с комками, приготовленного Ракель, и взял картошки, которая превратилась в месиво из-за того, что Ракель ее переварила, Рут решает, что самое время взять слово.

— Дорогая Ракель, — говорит она, — несмотря на затруднительное положение, в котором ты оказалась, я хочу сказать, что мы все считаем чрезвычайно приятным, что ты здесь и что мы можем помочь тебе. Так ведь? Шарлотта? Даниель?

Шарлотта и Даниель молча жуют.