Детство на окраине

Как ждали на Старой Божедомке праздника! Большой праздник — рождество или пасха — какое это огромное, яркое событие в жизни рабочего человека! Это радостный перерыв в долгом ряду тяжелых трудовых дней, это отдых, это накрытый стол, на котором тесно от пирогов, от закусок и на котором, рядом с графином водки, стоят темные бутылки сладкого вина. Праздник — это сон после обеда и гости за вечерним столом, встречи с родными и знакомыми, веселый шум и песни. Праздник — это все то, о чем рабочему человеку некогда и подумать в течение всего года.

Долго и тоскливо тянулся рождественский пост. Мяса нельзя, молока нельзя, коровьего масла нельзя — все грех. Впрочем, в квартире номер четыре пост соблюдали не очень строго. Хоть и не каждый день, но мама варила щи с мясом, а к чаю и к обеду давала молока.

— Это господам на пустых харчах сидеть можно, — говорила она, — им делать-то нечего. А нам работать надо. Пожалуй, с пустых щей и ноги не потащишь…

— Ну, и господа на пустых щах не сидят, — возражала Анна Ивановна. — Там и осетринка, и белужинка, и заливные всякие — чего ж им не поститься! Это и мы бы так-то постились!

Такие разговоры шли в квартире. Но не очень громко, не при чужих. Прослыть безбожником никому не хотелось — люди осудят, отвернутся, знаться не станут!

Мама все-таки старалась придерживаться поста — то щи с грибами, то щи со снетками. Щи со снетками Соня очень любила — уж очень интересно было вылавливать из миски рыбок.

Весь пост печально звонили колокола. Недели тянулись медленно. Нельзя было ни запеть, ни пошуметь — грех, боженька накажет. Соня читала сказки и рисовала разные истории с продолжением. А Лизка и Оля приходили к ней и подолгу смотрели, как она рисует. Лизка разглядывала Сонины книжки с картинками и все спрашивала:

— А это про что? А почему этот кот в шляпе? А почему они все на лестницу влезли? Ух ты, у собаки глазищи-то — по тарелке! А почему?

— Вот не пошла в школу! — отвечала Соня. — Теперь читать научилась бы.

— А если у меня платье рваное?

— Ну что ж! Зашила бы.

— Все равно я бы читать не научилась!

— Нет, научилась бы. И на парте вместе сидели бы. А то сиди там с Лидой Брызгаловой…

— Зато она домовладелка! Эх ты, с домовладелкой сидишь, а серчаешь!

Соня не знала, что сказать на это. Она не сердилась на Лиду и не ссорилась с ней. Что скажет Елена Петровна, если она будет в школе ссориться? Да и боялась Лиды. А вдруг она нажалуется отцу? А отец-то у Лиды — домовладелец, он еще придет да накричит на маму… Вон Саша поссорилась с Данковой. А мама Данковой пошла в приют и нажаловалась, так Саше досталось лотом!

Соня не ссорилась с Лидой. Только никакой радости это соседство ей не приносило. Когда Лида не знала урока и просила подсказать, то сразу становилась ласковой, тихой. А как только у нее все было хорошо, то говорила, что с коровницыной дочкой не водится. И тогда Соня сидела молчаливая, робкая и печальная на всех уроках, а после уроков одна шла домой. Саша хотела бы проводить ее иной раз, но нельзя было: приютские девочки домой возвращались все вместе и опаздывать не имели права.

Была у Сони и еще одна тяжелая забота — «закон божий». Эти уроки угнетали ее. Соня очень боялась батюшку. Как посмотрит он своими строгими глазами, так сердце и сожмется. Накануне дня, когда должен быть урок «закона божьего», Соня долго не спала, лежала и все повторяла непонятные слова молитвы на непонятном церковнославянском языке.

Особенно запиналась она на слове «всеблагий». Что такое всеблагий? И какой это — всеблагий? Соседка-торговка, рыжая Аграфена, говорила про своего сына, что он уж очень блажной. А блажной — это значит крикливый, неспокойный. Но ведь про бога нельзя же сказать так?

Как-то в один из этих тяжелых дней батюшка пришел не в духе. Он поздоровался с классом не глядя. Сел за стол, откинул за плечи волнистые, расчесанные на прямой пробор волосы и открыл журнал.

— Вызывать будет, — словно ветерок прошел по классу.

Все подобрались, насторожились. Соня торопливо повторяла в уме трудную молитву, а сердце у нее уже болело и сжималось.

Батюшка поднял на девочек узкие серые глаза и начал их оглядывать, раздумывая, кого ему вызвать. В это время Лида наклонилась к Соне и прошептала:

— Знаешь, почему у батюшки волосы завитые? Он на ночь косички заплетает.

Соне показалось это невозможным. Она представила себе сурового, строгого батюшку с косичками — и вдруг ей стало так смешно, что она не удержалась и хихикнула.

У батюшки сверкнули глаза:

— Горюнова, читай молитву!

Соня знала молитву, но от страха она сразу все забыла. Прошла секунда, другая, а Соне казалось, что уже полчаса прошло, как она стоит и молчит. Только бы вспомнить, как эта молитва начинается!

Батюшка сидел у стола и не спускал с нее своих строгих глаз, и оттого, что он глядел на нее, Соня никак не могла собрать мыслей.

Сзади тихо-тихо прошептали:

— Верую… во единого бога-отца…

Соня встрепенулась:

— Верую во единого бога-отца, вседержителя-творца…