Детство на окраине

Она прочитала всю молитву не запнувшись. Гроза пронеслась. А Соня узнала, что у нее есть друг: это приютская Саша Глазкова подсказала ей. Подсказывать на «законе божьем» страшно — батюшка может очень строго наказать. А вот Саша не побоялась!

Соня еле дождалась, когда кончится урок.

— Саша, а если бы тебе попало, — прошептала она в страхе, — за подсказку! Из-за меня…

— Пускай Брызгаловой попадает, — ответила Саша, — это она тебя рассмешила.

— А я правду сказала, меня никто не накажет! — возразила Лида. — Конечно, батюшка косички заплетает, чтобы волосы были кудрявые!

— Ты зачем так про батюшку говоришь? — закричала на нее Анюта Данкова.

Анюта Данкова, толстая, губастая девочка, с длинными русыми косами, очень хорошо учила «закон божий». Батюшка ее любил и называл «каменной стеной». «Я на тебя, как на каменную стену, надеюсь!» — говорил он Анюте.

— Вот я скажу Елене Петровне! Вы все в бога не веруете, раз так про батюшку говорите, насмешничаете! — продолжала Анюта.

— Подумаешь! — ответила Лида. — Испугалась я Елены Петровны!

Саша тоже хотела что-то ответить Анюте. Но Соня схватила ее за руку и побежала с ней по коридору.

— Ой, она на тебя нажалуется! — повторяла Соня. — Вот увидишь, нажалуется! Не спорь ты с ней, не спорь!

Такой это был трудный и горький день! Даже большая перемена не радовала.

Но тут вышла из учительской Елена Петровна и крикнула:

— Первый класс! Ко мне! Становись в круг, давайте в «теремок» играть!

И сразу стало легко и весело. Девочки сбежались к ней, встали в круг. Соня постаралась встать рядом с учительницей, чтобы держаться за ее руку. Стоять рядом с ней, слушать, как она поет, и подпевать ей своим тоненьким голоском — да ведь это же настоящий праздник! И ничего-то не страшно, когда рядом Елена Петровна!

Девочки изображали то мышку, то лягушку… Соне пришлось быть зайчиком, Брызгаловой — лисичкой. А потом пришел медведь — Анюта Данкова — и разорил теремок. Девочки с визгом и смехом разбежались. А Соня поспешно снова заняла свое место рядом с Еленой Петровной; она смеялась и подпрыгивала.

В это время открылась дверь учительской, и в коридор вышел батюшка. Он словно черная тень прошел сквозь солнечные лучи, падавшие в коридор, и скрылся на площадке лестницы. Будто что-то померкло в их веселье. И вдруг Соне очень захотелось, чтобы батюшка ушел и больше не вернулся!

Но Соня тут же испугалась и отогнала эту грешную мысль — ведь бог-то все видит! И о чем она думает, он знает. Он за такие мысли тоже может наказать!

Как все-таки страшно человеку жить на свете!..

Зато дома, во дворе, было по-прежнему весело. Играли в снежки, строили горки среди двора… А вечером всегда подстерегали ломового Пуляя. Только он откроет ворота, воротясь с работы, а ребятишки уже бегут, лезут на его огромные сани с широкими полозьями — и лошадь везет их от ворот в самый дальний угол двора, где ломовой ставил на ночь свои сани и телеги. Ребятишки шумели, веселились, снег скрипел под полозьями, а большая лошадь, устало покачивая головой, не спеша шагала своими мохнатыми ногами…

Праздник между тем приближался. Это чувствовалось во всем. Народ оживленней шел по улицам. Казалось, что и снег под ногами хрустит веселей, праздничней. И разговоры в квартире идут праздничные — о всяких покупках, о колбасах, о шпротах, о том, где получше и подешевле купить окорочок…

— Гуси хороши у Елисеева…

— Может, все-таки гуська купить?

Анна Ивановна и мама советуются с утра и никак не могут решить.

— Дороги гуси… — качает головой Анна Ивановна. — Сейчас, к празднику, торговцы осатанели, им как раз нажиться. Поди-ка, подступись! Кусаются гуси-то!

— Поросеночка тоже ничего бы… — мечтательно говорит мама.

— Ну, поросеночка! Конечно, неплохо бы… Да, эх, Никоновна, ладно! И так обойдемся. Колбасы купим, масла сливочного, сыр будет, кильки… Селедочку можно сделать. Пирожка с кашей, с луком. И без поросеночка обойдемся, дорог он до страсти, поросеночек-то!

— Ну ладно, — соглашается мама, — бог с ним, с поросеночком. Что Дунечка-то у нас — будет что-нибудь печь или не будет?

— Хотела она окорок купить, — Анна Ивановна понизила голос, — да, видно, денег-то он ей не дал. Молчит.

— Эх, душа-то хамская! Хоть бы праздник-то дал ей попраздновать!

— Мама, а какая это хамская душа? — спросила Соня, поднимая голову от книги.

— Грубая это душа, безжалостная ко всем, — сказала мама, — вот какая это душа! Только себя и любит!.. А тебя не спрашивают, — добавила она сердито, — шла бы на улицу, я в комнате убираться буду!

Соня живо собралась и вышла во двор. Ребятишки стояли кучкой — они собирались идти смотреть игрушки.

— А я хотела за тобой бежать! — прохрипела Лизка. — Пойдешь?

Лизка, съежившись, топталась на снегу в своем драном пальтишке. Олю и ее худенькую младшую сестренку Тоньку мать закутала платками. Сенька стоял в шапке на затылке и с распахнутым воротом; у него не было крючка на воротнике, а пришить не хотелось — до того надоели эти иголки да нитки! Но Сеньке будто и не было холодно, хотя щеки его посинели.

— А Коська где же? — спросила Соня.