Детство (Повесть)

От чинильщиков посуды мы идем к хозяину «панорамы», важному на вид усатому старику с запрятанными под клочьями густых бровей глазами. Обычно тихий и приветливый, человек этот показывал через окуляры разные снимки — пустыни Аравии, реку Нил, пирамиды, виды Багдада, улицы Стамбула, мечети Айя-Софии и Султана Абдул-хамида. Развлечение стоило копейку, но у нас, к сожалению, нет ни гроша. Оба мы тихонько подсаживаемся к старику.

— Дедушка, милый, можно разок посмотреть? Только в долг, сегодня у нас нет денег. Завтра я обязательно добуду копейку, ладно? — упрашивает Тургун.

Старик, отпивая из пиалы чай, ворчит:

— Давай, давай, уходи отсюда! Не трогай трубы. Нет денежек — все, и не мечтай об Аравии, о Стамбуле!

— Тогда сиди тут один и корми собой мух! — насмешливо говорит Тургун, вскакивая с места.

Время — близко к полдню.

— Идем, друг, надо быстрее продать тесьму, — говорю я и, разделив тесьму на две части, одну отдаю Тургуну. — Смотри, не подкачай, как следует торгуйся с покупателями, хорошо?

— Не учи, сам знаю, — отмахивается Тургун.

Мы опять отправляемся на толкучку. «Вот тесьма! Хорошая тесьма! Редкостная тесьма!» — рыская по базару, кричит Тургун. Женщины бранятся, глядя на него: «Шайтан, настоящий шайтан! Путается всюду под ногами. Смотришь, исчез, не успел оглянуться, он уже тут как тут!» А Тургун, раскрасневшийся, знай расхваливает тесьму, сует ее чуть ли не под нос каждому встречному.

Набегавшись до устали, мы в конце концов все-таки успеваем продать тесьму, правда, немного дешевле, чем хотелось бы. Пересчитав выручку, я крепко завязываю деньги в поясной платок, и мы еще долго бродим по базару, дергая за хвосты лошадей, верблюдов, ишаков, мулов. Потом возвращаемся на Эски-джува. Тургун тащит меня в медресе «Беглар бегим»:.

— Смотри, сколько там знатного народу собралось!

Во дворе медресе и правда собралась тьма народу: чалмоносцы в огромных чалмах, студенты медресе, пузатые баи… Один за другим выступают ораторы и все большие улемы.

Тургун подталкивает меня в бок:

— Пошли! Болтают, болтают, только и знают читать наставления. Бедняки голодные, голые, а эти все кричат о вере. Лучше бы хлеба дали!

Я громко смеюсь:

— Верно, друг! Твоя правда.

* * *

Сидим мы в тесном дворике позади мечети на берегу арыка, протекающего между густых талов, и громко зубрим на разные голоса. Учитель расположился в стороне на свернутом вчетверо одеяле. Рядом с ним тучный бай, в новом сияющем легком халате без подкладки, с огромной чалмой на голове и с розой за ухом, — левой рукой он легонько шевелит кончик густой бороды, а правой пропускает меж пальцев янтарные четки. Я сижу близко и слышу их разговор. Учитель время от времени подливает в пиалу крепкого чая и с должным почтением подносит баю.

— Положение очень трудное и очень путаное, уважаемый, — говорит бай. — Улемы своими наставлениями и наущениями, с великим трудом, правда, начинают подтягивать поводья черному народу, иначе бы люди совсем отбились от рук, но… Не знаю, последние, что ли, времена настают, — много развелось дурных людей, смутьянов и бунтовщиков. Слышал я, будто какие-то профсоюзы, что ли, будь они прокляты, объявились, а к чему они, не могу уразуметь. И ремесленники будто бы уже стакнулись с русскими, мутят народ. А там кое-кто из этих еретиков-джадидов вопреки разуму требует какой-то «реформы школы», попирая тем самым шариат. Да, время настало трудное, почтенный, и нам ничего не остается, кроме как обратиться с молитвой к богу, он один в силах облегчить наши затруднения, Учитель поддакивает ему, подливая в пиалу чаю, и строго поглядывает на учеников.

— Бой-бой-бой, какая жара, а, почтенный! — говорит бай, опахиваясь платком и отирая пот. — В России, особенно в Петербурге, как я слышал, тоже нет порядка. Его величества белого царя не стало — и началась смута. Временное правительство понемногу наводит порядок. Так что придет время, все уладится. К тому же есть слухи, что аристократы и руководители правительства в Петербурге возможно нового царя поднимут на трон. Досточтимые улемы и люди достойные, с достатком, должны оказать великое рвение, чтобы наставить народ на правильный путь, на путь покорности властям. Время сейчас, как полая вода беспокойная. Но, даст бог, умиротворится.

Бай и учитель беседуют долго и в дружном согласии. В полдень бай поднялся, потянувшись, вытер пот с лица, потом попрощался с учителем и степенно, не торопясь, ушел со двора мечети.

Ученики уже устали, охрипли и проголодались, перешёптываются: «День-день, наступил полдень! Школяров доля — наступила воля!» Учитель говорит: «Все!» Ребята живо, громко, нараспев читают отрывок из корана, разом встают и в одно мгновенье с шумом разбегаются.

Последнее время я стал увлекаться петушиными боями. Петуха я нарочно привез из Янги-базара (мне в конце концов все-таки удалось поймать того, золотистого!).