Deus ex machina

В первый миг нападения Янна спала и – сразу проснулась, меняя пластилиновость только что владевшего ею сна на необожженную, но недостаточно влажную глину реальности – то есть к гончарному кругу постоянно посещавших ее повседневность дежавю еще непригодную… И началось! Россыпью (как о стену свинцовый горох), то есть со вполне бесполезным, но еще очень опасным визгом стали метаться женщины – своим рикошетом разя обывателей; тени их прерванных снов путаются у них под ногами и прямо указывают, что нашествие на деревню состоялось не утром или вечером, а в обыкновенный час отдыха после трудов и трапез – по мосту из этих теней мог бы проскакать Аодан!

В первый миг пробуждения ( то есть возвращение в Екклесиаст с его дежавю) Янна еще спала, разумеется, и сон не торопился уйти – хотя был уже прерван! Так что случилось странное – сон во сне; сна уже не было, но он продолжался: сон во сне словно эльф на коне – и Лиэслиа мог бы прийти по этому мосту и, значит, эльф не мог не прийти… Он, как и мародеры, тоже вошел отовсюду, поэтому не то чтобы сразу ВСЕ увидел, но – увидел ВСЕМ, то есть не как некий Аргус: мухи отдельно, котлеты отдельно… Увидел, что от топота подкованных сапог невыразимо разило чесноком! Причем мародеры не то чтобы разили всех налево и направо, но – были заразны. Поскольку были они безо-и-небезобразны.

Всех, способных оказать сопротивление – резали превентивно! То есть резали примитивно и по простому; что есть рукопашный бой? Это просто: ударь и убей сразу, то есть по своему честно, то есть совершенно по своему – именно поэтому резали всех, способных хотя бы потянуться за оружием, хотя бы сделать движение. – то есть не обмереть! Не перебраться из жизни в малую смерть и там переждать негаданный ужас, но – остаться и умереть… Что есть такая смерть, когда ты стал героем и умер? Не знаю, но – некто входит в ваш дом, чтобы им овладеть; но – утро бросило лед и медь сквозь осенний прем в окна – и более никаких фанфар, никаких медных труб! Но все, окружившее вас, непоправимо вульгарно: и не уйти от того, что льнет и окружает, и не прийти к ускользающему – даже если уже ты все еще человек!

В это время (время, когда эльф вошел в деревню – когда пробудилась Янна, и ее непробудившаяся явь, ее сон во сне позвали эльфа!) некий мародер Императора Французов (но по природе своей италиец), этот некий человек прозвищем и сутью Рыхля (нечто вроде недостаточно разведенного теста из глины, когда оно совсем без души) быстро, но тщательно геройствовал в тщательно выбранной им избе; прочий разбойный народец (народ, известно, всегда рыхл, если нет в нем некоей добавки к плоти – порою это душа!) кое-где встретил-таки сопротивленьице – не то чтоб как мы в 41-м навалили перед чужою броней гору трупов, нет! Но все же, все же… – впрочем, деревушка была невелика, и не было рядом с ней никакой Волги, чтоб упереться лопатками и огрызнуться выбитыми зубами… Но все же, все же! Кто-то честно погиб, а кто-то и бесчестно, то есть у нас все по прежнему.

Итак, пока некий человечный человек Рыхля, по природе своей италиец и почти возрожденец, обстоятельно набивал свой мешок, исполненный в виде солдатского ранца (где рядом с маршальским жезлом всегда отыщется место наличным – как и каиновой печати на лице местечко всегда сыщется!), девчонка-подросток Янна полностью пришла в себя – здесь требуются пояснения… Как девчонке, никчемушной сироте, и надлежало (деревня берегла себя, никакой педафилии, все в русле традиций), проживала в лачуге на самой окраине, и именно Рыхля первым заглянул в лачугу и убедился, что в ней нет ничего достойного внимания, и ринулся дальше, каинов ранец за собой волоча, но – уже разбудил; стало быть, даже ничтожнейший из ничтожных может быть одной из причин прихода эльфа и возможных перемен природы? Разумеется, ибо все может быть.

И еще раз о пройденном: может показаться странным, что на иждивенце деревни, рядом с которой нет никакой тебе Волги, рыбацкие штаны, пропахшие мороженой рыбой и клетчатая (Боже мой, смешения эпох и культур стали в этой истории бытом!) ковбойка – но еще более остраненным оказалось явление эльфа! Особенно то, что он не стал вмешиваться в побоище и грабеж, но безо всяких сомнений стал причиной их мнимости.

Мнимость(как и масть коня Аодана, которой нет вовсе) любого побоища обычно и привычно состоит в том, что на самом деле никакого побоища нет и что убиваемые обычно ничем не лучше убийц – такая вот банальность! Такое вот общее место для блатного сходняка, где никто ничего по сути не решает, но все так или иначе друг друга режут… Когда Лиэслиа послал свою первую стрелу (то есть – действительно отделил от себя, ибо молчал, не вмешался – вмешалась стрела!) в дергающуюся спину «какого-то и кого-то», кто насиловал женщину, то стрела (как и была) осталась прекрасна, но из Элда ушла навсегда.