Дева, Дракон и другие диковинки

Ломоть хлеба – хорошая штука, но как трехдневный гонорар или единственная за это время пища не годился. Хотелось чего-то посущественнее, мирового признания, например, или стабильной кормежки. Причем второе предпочтительнее. А то как протянешь ноги, то и мировое признание ни к чему.

А все Чакча виноват. Не вздумай он так некстати заняться цветением, было бы что предложить местным жителям. И полетал бы, и оборотное зелье сварил бы, и яд… Хотя нет, яд бы Чакча не одобрил. Да и по зелью задал бы пару вопросов.

Дракон бы пожрал этот куст с его моральными принципами. Лошадиный агент его чуть не прикончил. Он имел полное право разозлиться. Но нет, этому кусту-недомерку до причин нет дела. Заладил свое: свершилось зло, свершилось зло. А потом зацвел. В знак протеста, вот что придумал. Сроду с ним такого не было, и что с этим делать, непонятно. Отрастил себе цветочек – довольно уродливый, между прочим – и воркует над ним весь день. Ничего не говорит, в работе не помогает. Ни колдовства, ни общения. Зачем тогда его держать? Еще с этим страшненьким цветочком. Хлопот с ними по горло. Поливать их приходится, беречь от солнечных лучей, от людей прятать. От людей – самое главное. Если кто прознает, что у него есть отросток велгрийского дерева, ему голову оторвут. Им обоим оторвут, вместе с цветочком. Да что там велгрийское дерево! Даже если просто прознают, что его комнатное растение болтает не хуже площадного разносчика, их выкинут из Кириона, как выкинули из четырех других городов. А за Кирион нужно было держаться. До следующего города им не дойти.

Куда ни кинь, выходило печально. Не везет в жизни, что ни говори. Никогда невезение не цвело так пышно, как сейчас…

Что ж такое, тьфу, опять одно цветение в голове.

До городских ворот было неблизко. Они с Чакчей поселились в заброшенной хибаре за воротами. Там и вопросов меньше задают, и удирать проще в случае чего. А клиенты найдут, когда будет нужно. Если будет нужно.

Что кому-то будет нужно, он и сам не верил. И потому, когда его окликнула пышнотелая дама в надвинутом на лицо капюшоне, не сразу понял, что ему наконец улыбнулась удача,…

– Чакча, есть работа! – выдохнул он, вваливаясь в хибару.

Чакча, естественно, не откликнулся. Ворковал себе под нос, то есть под ветку. Цветочек разросся, на желтых лепестках появились первые прожилки.

Надо похвалить, почувствовал он.

– Можешь им гордиться. Красавец.

Наглая лесть не помогла. Чакча и листиком не шевельнул. Нужно было с другой стороны подходить.

– У нас клиентка, вдова. Богатая, сразу видно. Влюбилась без памяти, хочет приворотное зелье. Настоящее, чтоб наверняка сработало. Поможем?

Нет ответа. Он забегал по хижине.

– Первый клиент с деньгами, а ты играешь в принципиальность! Я есть хочу! Каждый день! Мне одной воды недостаточно!

Тишина.

Он плюхнулся перед горшком Чакчи на колени.

– Сам подумай, как я исправлю сделанное? Где мне теперь искать этого коня? Откуда я знаю, где его сейчас носит?

Никакой реакции.

– Ладно, – рассвирепел он. – Сам сварю. Невелика хитрость, приворотное зелье. Я такое варил, когда ты еще семечкой был!

Он выскочил из хибары, хлопнув дверью. Вслед донеслось ехидное хихиканье. Если, конечно, ему не послышалось.

Госпожа Гортензия, хозяйка трактира «Радужная Бочка», бледнела, вздыхала и таяла на глазах. Беда, что с ней приключилась, была больше свойственна девушкам юным, неопытным и романтически настроенным. По части романтического настроя госпожа Гортензия могла дать фору любой девушке, а вот юность ее, равно как и неопытность, значительно пообветшали после четырех замужеств. Несмотря на это, она влюбилась с первого взгляда, влюбилась так, как никогда в жизни, и, самое страшное, не в военного.

Ранним утром они приехали в «Радужную Бочку», эти постояльцы. Госпожа Гортензия не любила утренние часы: и торговля идет так себе, и на лице складки от подушки никак не пройдут, но тем утром в трактир вошли трое: бледная светловолосая девчонка, паренек из простых с уродливым лицом и, ох ты ж драконьи потроха, красавец, каких и во всем свете не найдешь. Волос черный, глаз голубой, профиль точеный. На улыбку скор, росту идеального, телосложения превосходного. По одежде сразу видно, что не меньше, чем принц, на боку сабля – значит, о военной доблести имеет понятие. Ну а то, что не генерал – не самый большой недостаток. Это госпожа Гортензия ему простила сразу.

Что простить было труднее, так это то, что он столько времени проводит со своими спутниками и мало внимания обращает на ее улыбки и прочие достоинства. Нельзя сказать, чтобы он ее совсем не замечал: подаваемые ему отборные кушанья он поглощал с отменным аппетитом и каждый раз рассыпался в благодарностях золотым ручкам госпожи Гортензии. Представился однажды: Бальсиор, и госпожа Гортензия весь день летала как на крыльях, мурлыкая под нос его имя.